В жизни Православной Церкви очень многое значит традиция, и многие традиции живут уже не одну сотню лет. И это очень важно, потому что народ, не знающий своей истории, подобен ребенку - он заново должен познавать все. Традиция сохраняет то, что является неизменным на протяжении долгого времени, она является связующим раствором между поколениями.
Наша семья, например, уже много лет собирается на Рождество и Пасху у бабушки, и сколько я себя помню, это было так. Сейчас уже мои дети, и дети моих родных и двоюродных братьев и сестер собираются с нами. Бог даст, будут собираться и наши внуки. И я знаю, что когда мы собираемся, мы чувствуем себя одним целым, несмотря на то, что все такие разные.
В священнических династиях тоже существуют традиции, и в том числе традиции воспитания. Давайте прикоснемся к опыту жизни и воспитания, который явил нам двух святых: отца и сына.

Жизнь святого праведного Алексия Московского

Святой праведный Алексей Алексеевич Мечёв родился в 1859 году, его отец был регентом кафедрального Чудовского хора, а его дед протоиерей Иоанн Мечёв служил в Коломенском уезде.
Вот так описывается жизнь семьи, где воспитывался святой Алексий, в его житии: «В двухкомнатной квартирке в Троицком переулке в семье регента Чудовского хора царила живая вера в Бога, проявлялось радушное гостеприимство и хлебосольство; здесь жили радостями и горестями каждого, кого Бог привел быть в их доме. Всегда было многолюдно, постоянно останавливались родные и знакомые, которые знали, что им помогут и утешат».
Когда у сестры матери умер муж, они приняли ее вместе с тремя детьми к себе жить, несмотря на то, что пришлось очень сильно потесниться.
Алексей Мечёв хотел после окончания Московской духовной семинарии стать врачом, чтобы как можно больше пользы приносить людям. Но мать решительно воспротивилась этому: «Ты такой маленький, где тебе быть доктором, будь лучше священником». Пойти против воли матери, которую так уважал и любил, он не мог. Впоследствии батюшка понял, что обрел свое истинное призвание, и был очень благодарен ей.
Послушание родителям, даже уже в достаточно взрослом возрасте, вознаграждается Богом.
Дети, будьте послушны родителям вашим во всем, ибо это благоугодно Господу. (Кол. 3:20)

Семья

В семье диакона, а затем священника (с 1893 года) Алексия Мечёва и его супруги Анны родились пятеро детей: Александра (1888), Анна (1890), Алексей (1891), Сергей (1892) и Ольга (1896), но Алексей умер на первом году жизни.
Отец Алексей практически ежедневно служил в небольшом храме Святителя Николая в Кленниках, что на Маросейке. И в течение восьми лет храм часто бывал пуст, - люди еще не знали…
В 1902 году умерла супруга отца Алексея Анна (в девичестве Молчанова).

Община

В это время купеческая семья Алексей и Клавдия Беловы, с которыми был близок отец Алексей, пригласили к себе бывшего тогда в Москве отца Иоанна Кронштадтского.
- Вы пришли разделить со мной мое горе? — спросил отец Алексий, когда вошел отец Иоанн.
- Не горе твое я пришел разделить, а радость, — ответил отец Иоанн. - Тебя посещает Господь. Оставь свою келью и выйди к людям; только отныне и начнешь ты жить. Ты радуешься на свои скорби и думаешь: нет на свете горя больше твоего... А ты будь с народом, войди в чужое горе, возьми его на себя, и тогда увидишь, что твое несчастье незначительно в сравнении с общим горем, и легче тебе станет.
Со временем к батюшке за советом стали приходить все больше и больше людей, уставших от дрязг, неустроенности жизни, тяжелых обстоятельств, пребывающих в унынии и отчаянии, жаждущих получить совет в трудной жизненной ситуации. И всех отец Алексий встречал с сердечной приветливостью, любовью и состраданием.
Он не порицал никого, не укорял, а старался, приводя яркие случаи ошибок и заблуждений, доводить слушающих до сознания своей вины, вызывать у них чувство раскаяния.
За свою веру и труды отец Алексий получил от Бога благодатный дар прозорливости. Приходящие люди понимали, что ему уже известна их жизнь, их мысли и душевные устремления. Но по своему смирению, он старался скрывать этот дар, косвенно наводя на правильное решение или давая совет через рассказ об «аналогичных случаях, которые недавно были».
В конце 1917 года людей, приходящих к старцу Алексию, за советом стало еще больше - по стране кроваво зашагала революция.

Дети

Нельзя забывать, что все это время отец Алексий продолжал воспитывать четверых своих детей. В 1902 году старшей Александре было только четырнадцать лет, Анне - двенадцать, Сергею - десять, а младшей Ольге - только шесть. Кроме того, в нижнем жилом этаже храма батюшка открыл начальную церковно-приходскую школу, а также устроил приют для сирот и детей неимущих родителей. Дети осваивали там полезные для них ремесла.

Сергей был единственным сыном в семье, он с детства помогал отцу в алтаре, пел на клиросе, и батюшка Алексий очень хотел увидеть его своим преемником. Но будучи убежденным противником любого проявления насилия, он никогда ему этого не высказывал, предоставляя свободу выбора.
В 1910 году Сергей Алексеевич поступил в Московский университет на медицинский факультет, но не смог побороть неприятие к практическим занятиям в анатомическом кабинете, и вскоре перевелся на историческо-филологический факультет.
В конце 1914 года Сергей Мечёв ушел добровольцем на фронт и до июня 1916 года служил санитаром и братом милосердия в прифронтовой зоне во втором Подвижном Лазарете Красного Креста Московского купеческого и биржевого общества. Это был ближайший к полю боя медицинский пункт, где все числившиеся санитарами выполняли в первую очередь работу братьев милосердия. Здесь он познакомился со своей будущей супругой, тогда слушательницей Высших женских курсов Евфросинией Николаевной Шафоростовой (1890-1959), происходившей из благочестивой купеческой семьи.
По возвращении с фронта, он закончил свое обучение в Университете, затем некоторое время служил в армии.

Священство

Сергей с детства воспитывался, живя при храме и помогая на богослужениях, которые совершал отец, видя его праведную, устремленную к Богу жизнь. Он с детства знал, что подвиг священства - это огромный ежедневный труд, потому что помимо совершения богослужений, Таинств и приходских треб, нужно всех приходящих за духовным советом утешать, помогать словом и молитвой.
Необходимость принятия священнического сана Сергею Алексеевичу чувствовал его отец, принять сан ласково, но настойчиво уговаривал его святитель Тихон, да и сам Сергей тоже чувствовал свое призвание. Окончательное решение он принял после поездки в Оптину пустынь, с которой у отца Алексия было глубокое духовное родство, его даже называли «оптинский старец в миру». В Оптиной старец Анатолий (Потапов) наставил и укрепил молодого человека в его стремлении принять священнический сан.
О подвиге пастырства отец Сергий впоследствии говорил, что он «почитается в Церкви выше подвига мученичества... Подвиг пастырства так труден, что многие из пастырей, по слову Иоанна Златоуста, не спасут свою душу».

В Лазареву Субботу 1919 года Сергей был рукоположен в диакона, а в Великий Четверток - в иерея. Рукоположение совершил архиепископ Феодор (Поздеевский), настоятель Свято-Данилова монастыря. Началась насыщенная священническая жизнь отца Сергия с того, что в день хиротонии он должен был совершать таинство Елеосвящения, потому что отец Алексий очень устал после пешего возвращения из Свято-Данилова монастыря (были перебои с транспортом).
Помимо регулярных богослужений, в храме часто проводились духовные беседы, куда охотно собирались слушатели.
Отца Алексия и его сына отца Сергия связывала глубокая отцовская и сыновняя любовь, но молодой отец Сергий, имея более горячий нрав, будучи более строгим и волевым, во многом его не понимал. Отец Алексий часто становился выше дисциплинарных требований устава, много исповедовал во время литургии.
«Ну, как я откажу в исповеди, — говорил он, — может быть, она последняя надежда человека, может быть, оттолкнув его, я причиню гибель, вред его душе. Христос никого не отталкивал от Себя. Вы говорите: «Закон». Но там, где нет любви, закон не спасает, а настоящая любовь есть исполнение закона!»
Отец Сергий очень хотел послужить сам, один, чтобы все делать строго по уставу, так, как казалось правильным. И вот когда батюшка приболел, такой случай представился.
«Ну, думаю», - рассказывал он, - «теперь-то я не допущу никаких непорядков».
На исповедь приходит девушка.
- Вы исповедаться?
- Да.
- А на вечерне были?
- Нет, батюшка, у меня работа вечерняя.

Что же делать? Пришлось ее допустить до исповеди и причастия. Следующая была старушка.
- Ты на вечерне была?
- Нет, батюшка, не могла.
- Как же не могла? Ведь ты не работаешь, всегда дома. Не могу я тебя исповедовать!
- Батюшка, я едва выбралась. Ведь мне приходится с детьми сидеть, и так меня еле отпустили.
Пришлось и ее исповедать. Только она отошла, вдруг какой-то незнакомый мужчина без спросу летит чуть не прямо в алтарь. Тут уж он не стерпел: досталось этому мужчине. Он и из храма ушел. Только ушел, а следом бежит к нему женщина: «Отец Сергий! Не приходил ли сейчас муж мой? Его батюшка хотел видеть. Я его едва уговорила!»
Этого-то человека, которого привести к батюшке стоило многих хлопот, а отцу Алексею, может быть, многих молитв, он, можно сказать, прогнал. Долго потом его нельзя было уговорить придти к батюшке. Это был первый урок, показавший отцу Сергию, как прав был батюшка со своими «непорядками», и какую беду наделал бы отец Сергий строгим соблюдением своего «устава».

К отцу Сергию духовных чад привлекала его пламенная вера, воля, сосредоточенность, неподкупная совесть, а также доброта и отзывчивость.
Предвидя мученический подвиг отца Сергия, старец Нектарий Оптинский как-то сказал своей духовной дочери о нём: «Ты знала отца Алексея? Его знала вся Москва, а отца Сергия пока знает только пол-Москвы. Но он будет больше отца».

9 (22) июня 1923 года протоиерей Алексий Мечёв отошел ко Господу. Хоронила его вся Москва, день и ночь приходили священники и миряне, чтобы попрощаться со старцем, служили литии и панихиды. В день похорон на Лазаревское кладбище прибыл только что освобожденный Святейший Патриарх Тихон.

Настоятельство

Отец Сергий остался один. На его плечи лег тяжелый крест настоятельства. Но кроме просто управления приходом, на нем теперь была ответственность и за духовных чад батюшки, которые привыкли к тому, что старец Алексий уже все знает, и всегда прозорливо подскажет, как поступить.
Отец Сергий горячо молился, чтобы Господь открыл ему Свою волю. Скорый свой арест за неподчинение обновленческому ВЦУ (Высшему Церковному управлению) он почти воспринял как промысел Божий о том, что нужно оставить общину. Но на сороковой день после кончины батюшки, в Бутырской тюрьме, он явно ощутил присутствие и родительскую ласку отца. «Если меня освободят сегодня», - подумал отец Сергий, - «значит, это благословение принять Маросейку». Но освободили его позже, в другой памятный для семьи день - памяти преп.Феодора Тотемского, особо чтимого Мечёвыми, и день рождения его матери. Отец Сергий поехал на могилку к батюшке Алексию и вернулся домой.

Он продолжил служить в храме на Маросейке, но сомнения не оставляли его, и в конце концов за советом он отправился к старцу Нектарию Оптинскому, проживавшему тогда уже не в Оптиной пустыни, а в селе Холмищи. Но впервые доехать ему туда не удалось.
И в этот день он понял, что во что бы то ни стало, должен продолжать служить и продолжать дело отца.

Одна из духовных дочерей отца Сергия, рассказав старцу Нектарию о неудачной попытке отца Сергия приехать в Холмищи, получила следующий ответ: «И хорошо сделал, что не доехал, - я бы все равно не благословил его на оставление паствы».
Община маросейского храма продолжала жить и воспитывать своих членов, членов «покаяльно-богослужебной семьи», откуда вышли и многие замечательные пастыри, в том числе, архимандрит Борис (Холчев). Но это тема для отдельной книги.

Мученичество

В 1929 году батюшку Сергия арестовали, отец Сергий был сослан в городок Кадников в Вологодской области. В 1932 году закрыли храм на Маросейке (возвращен Церкви в 1990 году), о чем он очень переживал.
В 1933 году его снова арестовали, и дали 5 лет лагерей в Вологодской области. Здесь он сильно болел и исхудал, в том числе и от того, что уголовники постоянно его обкрадывали.
В 1937 году отец Сергий был досрочно освобожден и поселился в окрестностях города Калинина, куда приезжали его духовные дети, и где он сам встречался с иеромонахом Павлом (Троицким), считая его своим духовником.
В 1940 году отец Сергий переехал в Рыбинск, где 7 июля 1941 года он был вновь арестован, а 6 января 1942 года расстрелян в тюрьме Ярославского НКВД.

В августе 2000 года на Юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви протоиерей Алексий Мечёв и иерей Сергий Мечёв были причислены к лику святых Новомучеников и Исповедников Российских.
Мощи святого праведного Алексия Московского сейчас находятся в храме Святителя Николая в Кленниках на Маросейке, там, где он служил вместе со своим сыном.

В статье также использованы следующие материалы:
Житие св.праведного Алексия (Мечёва) Московского
Житие сщмч.Сергия Мечёва на сайте храма мч.Татианы
Житие сщмч.Сергия Мечёва на сайте Православие.ру
«Сын мой будет больше меня», А.Грубе, «Московский журнал» №8-2005
Жития Новомучеников и Исповедников Российских XX века Московской епархии. Декабрь. Под. ред. Митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия. Тверь: «Булат», 2004
Духовное наследие архимандрита Бориса (Холчева): проповеди, дневниковые записи, беседы и письма / Сост., предисл. и жизнеописание А.Ф.Грушиной, диакона Серафима Чуракова. - М.:ГУП «Редакция журнала «Московский журнал. История государства Российского« при участии ООО «Издательсво Акант«, 2006. - 400 с., илл.

Иллюстрации:

Община и соборность

39 мин.

На страницах нашего журнала мы уже часто обращались к опыту архим. Сергия (Савельева) и его общины, созданной в начале 20-х годов в Москве. Напомним, что день 29 октября 1929 г., когда была арестована центральная часть этой уникальной общины, в том числе и сам о. Сергий (тогда - Василий Савельев), сами ее члены считали днем рождения своей общины:
«Для тела это было болезненно, но в болезни мы обрели новую духовную силу, еще крепче связавшую нас воедино… Господь не защитил нас от тяжелых испытаний, но в то же время даровал нам многоценное сокровище - родную семью. Так, через скорби и унижения, мы обрели новое познание жизни в благодати Святой Любви. Вот почему день 29 октября для нас остался, может быть, самым дорогим днем во всей нашей жизни. Об этом свидетельствует и то, что стоя у края могилы, мы, еще оставшиеся в живых, этот день всегда благословляем» (см. Православная община» № 48, с. 125).
В эту же ночь на 29 октября в Москве среди прочих был арестован еще один христианин - о. Сергий Мечев, сын и продолжатель служения «московского батюшки» - о. Алексея Мечева, глава крупнейшей в то время московской православной общины.
И хотя о. Сергий Мечев тогда принадлежал к другому церковному направлению (он был, в отличие от Василия Савельева, среди «непоминающих» на богослужении имя митр. Сергия (Страгородского)), нельзя не отметить подлинного духовного родства этих двух членов Церкви Христовой и возглавляемых ими общин. Замечательно уже то, что, как уже отмечалось на страницах нашего журнала, именно эти две общины не только сохранились до наших дней, но и сохранили подлинную духовную преемственностьСм. Свящ. Георгий Кочетков. Наследие старца Cилуана в контексте современной церковной жизни. // «Православная община» № 48. С. 40–43. .
Действительно, в их жизни можно без труда увидеть много общего, как бы «родового», опыта. Это и атмосфера послереволюционных лет, когда к церкви обратилось множество людей, в том числе молодежи, и плоды религиозно-философского возрождения начала века, и освобождающая и обновляющая роль Поместного собора Российской церкви 1917-18 гг., и кружки по изучению русской духовной культуры и св. отцов, сыгравшие для общинников роль своеобразного оглашения (характерно стремление о. Сергия Мечева к устройству бесед по темам - о мире, о грехе, о совести, о рассудительности, о послушании и т.п.), и объединяющая роль паломничеств, и преемственность по отношению к лучшему в монашеской традиции и традиции русского старчества, и само понимание общины как духовной семьиИдущее от прп. Паисия Величковского и Серафима Саровского. . У о. Алексея и о. Сергия Мечевых необходимо отметить еще и глубокую духовную связь с Оптиной пустынью, вдохновленность опытом о. Иоанна Кронштадтского, а также прямое участие в жизни общины св. патриарха Тихона.
Конечно, есть и существенные (и также очень важные) различия в жизни двух этих общин. Так, община архим. Сергия (Савельева) родилась сразу именно как община и уже как сложившаяся община старалась поддерживать какой-то приход, а часто жила и без какого-либо определенного прихода. Напротив, община о. Сергия Мечева интересна именно тем, что она как бы естественно родилась из нового для того времени опыта интенсивной евхаристической и аскетической жизни прихода и совместного познания Писания и Предания Церкви. Это - своеобразное перерастание прихода в общину, продиктованное и ускоренное самой российской действительностью того времени и ставшее, к моменту ареста самого о. Сергия Мечева и закрытия его храма, вопросом жизни и смерти. Различна и судьба самих этих пастырей. Архим. Сергий (Савельев) сначала долгие годы был главой общины мирян и только затем стал приходским священником (во многом - против своего желания), черпая силы для этого служения в «родной» общинной жизни, а о. Сергий Мечев, напротив, созидал внутри прихода общину (и общины), которой суждена была долгая жизнь после закрытия прихода и удаления и смерти самого о. Сергия (он погиб в тюрьме в 1941 г., когда советская власть расстреливала всех осужденных по 58-й (политической) статье во время наступления немцев).
Думается, в сегодняшних условиях жизни Русской церкви, в которой вопрос о соотношении общинной и приходской жизни, как и тогда, встает сразу в двух направлениях - и от общины к приходу, и наоборот, причем даже в рамках одной общины, - мы должны знать и учитывать и тот, и другой опыт. Поэтому наше обращение к наследию о. Сергия Мечева не случайно.
О. Сергий Мечев родился в Москве 30/17 сентября 1892 г. в семье «московского батюшки» - о. Алексея Мечева, настоятеля храма св. Николая в Клениках на Маросейке, и при крещении был назван Сергеем в честь прп. Сергия Радонежского.
Семья о. Алексея жила очень трудно и бедно: храм, стоявший в центре Москвы, в окружении большого количества других храмов, пустовал и потому не приносил дохода. Жизнь о. Алексея изменила встреча с о. Иоанном Кронштадтским во время приезда последнего в Москву. О. Алексей обратился к нему за помощью и поддержкой, а в ответ услышал: «Ты жалуешься на свои скорби и думаешь, что нет на свете горя больше твоего. А ты будь с народом, войди в чужое горе, возьми его на себя и тогда увидишь, что твое несчастие мало в сравнении с общим, и легче тебе станет»Здесь и далее цитаты даны по «Жизнеописанию священномученика иерея Сергия Мечева, составленному его духовными чадами», опубликованному в сбонике «Надежда. Душеполезное чтение» № 16. «Милосердный самарянин», Базель-Москва, 1993. С. 15–207. (с. 20). О. Иоанн не только указал о. Алексею путь подлинной христианской жизни, но указал и источник сил для совершения этого служения - это молитва и, в особенности, совершение Евхаристии: «После совместного с о. Иоанном совершения Литургии, - говорил о. Алексей, - меня охватил огонь пламенной любви к Богу и ближним, и я понял как всю тайну Евхаристии, так и значение пастырского душепопечения» (с. 21).
В основу своего нового служения о. Алексей положил по возможности частое причащение Св. Таинств, подлинно уставное православное богослужение, устройство своей паствы как духовной семьи, подобной монашеской, только полностью сохраняющей свою жизнь в миру и, конечно, подлинное духовное руководство, помогающее человеку не уйти от мира, но жить в миру по-христиански, не умаляя евангельского идеала. Вот как раскрывал это в одной из своих проповедей его сын о. Сергий:
«В свое время (среди московского духовенства) Батюшка стоял на своем особом месте.
Было принято считать, что есть два способа спасения, два пути: путь жизни в миру и путь иноческой монастырской жизни.
Путь иноческий обычно рассматривается как ведущий (идущих по нему) к отречению от мира, изымающий человека от мира и поставляющий его в иные условия в отношении, во-первых, богослужения, молитвы, а затем и духовного руководства - покаяния и послушания. И был другой путь, который в известном смысле является для многих путем лукавым - путь спасения в миру, в приходских храмах, где было собственное «делание»; там, мол, монахи совершают свои подвиги и дела, а наше дело только помнить день субботний, во еже святити его: шесть дней делай и сотвориши в них вся дела твоя, день же седьмый - суббота - Господу Богу твоему. Если в воскресный день приходской храм собирает верующих, то это и есть великое делание, которое заменяет для мирян делание монаха. В другие дни мирянину в храм можно и не ходить. Так и смотрели: ходили в праздничные дни в храм, и этим все ограничивалось, и с этим воскресным хождением в храм не было никакой связи у остальных дней труда.
Кроме того, мы знаем, что в наше время богослужение в приходских храмах в значительной степени искажено: одна праздничная служба, одно богослужение похоже на другое, потому что все то, что затрудняет и не развлекает, выпускается, а взамен того вставляются совершенно неподходящие по ходу богослужения концертные песнопения, - и из богослужения делается приготовление не к вечности, а к той же самой мирской жизни, от которой должен бежать христианин, в отношении которой он должен стать премирным.
А между тем, хотя церковный народ, верующие люди были отделены от иноческой жизни, они всегда понимали, что там, в монастыре, в ежедневном благоговейном богослужении, в покаянии и послушании заключается дело спасения не только монаха, но и мирянина. И в те монастыри, где духовная жизнь процветала, устремлялся народ, тяготившийся отношением к духовной жизни приходской церкви. Так шли многие в Оптину пустынь, в Зосимову, в Глинскую и другие подобные монастыри. Вы знаете, по примеру оптинских старцев, как все они, начиная с самых первых и до последних, служили не только инокам, но и мирянам, всем тем, которые в обстановке мирской жизни хотели приобщиться к монастырскому деланию.
И все-таки была какая-то пропасть между миром и монастырем, куда можно было прийти лишь на несколько дней или даже часов, чтобы получить благодатный толчок, зарядиться духовно.
И вот Батюшка о. Алексей часто говорил, что его задачей было устроить «мирской монастырь» или «монастырь в миру», что вовсе не для одних только иноков открыт путь спасения, что он должен быть достоянием всех христиан, что надо в миру жить «премирно», пользоваться им, по слову апостола, как бы не пользуясь.
Тем своим духовным детям, которые просили благословения на поступление в монастырь, Батюшка часто говорил: «Погоди, у нас свой монастырь будет», - имея в виду не монастырские стены, а паству-семью, находящуюся под единым духовным руководством и связанную внутри себя узами любви. В ней каждый человек живет как обычный мирянин и член общества, но в душе работает Богу, стремится к выполнению обетов крещения, к соблюдению заповедей Божиих, к святости, обожению. Одни могли не вступать в брак, другие - жить семейной жизнью, но и тем и другим для построения жизни на христианских началах необходимо было духовное руководство. Некоторые св. отцы говорят: «Мирянин только тем отличается от монаха, что сожительствует с женою». В таинстве крещения каждый христианин отрекается от мира как греха, от служения сатане и дает обет сочетаться с Богом. Многим было странно видеть, что Батюшка, который так много ввел у себя от монастыря, так радостно совершал таинство брака.
Батюшка о. Алексей понял, что надо дать верующим богослужение настоящее, подлинное, не имитацию, не суррогат, а богослужение вечное, заключающееся в православном богослужебном опыте. И на этом фундаменте Батюшка начинает приобщать к вечности своих духовных детей. Берется не практика приходского храма или даже монастыря, но совершается богослужение по тем книгам, по которым оно должно совершаться, и совершается изо дня в день утром и вечером, - при изумлении одних, смущении других и, может быть, насмешках третьих. Начинается подлинное приобщение к вечности через богослужение. Будничное ежедневное богослужение должно совершаться не потому, что каждый человек должен и приходить каждый день, но чтобы каждый знал, что в это время совершается богослужение в том храме, где он обычно молится, и когда ему будет возможно, он сможет всегда туда прийти.
Батюшка часто напоминал, что в монастыре были многие послушания, не дозволявшие инокам ежедневно посещать церковные службы. Батюшка говорил духовным детям, что каждое дело наше есть послушание, данное нам от Бога, и на это послушание он их с любовью и ласкою благословлял. Он часто говорил: «Ты должен помнить о своих обязанностях по дому, по службе, ты должен за послушание делать то, чего требует от тебя твоя работа или твои семейные обязанности. В каком бы положении ты ни находился, ты должен помнить, что ты работаешь для вечности, для Христа, для Бога. Им, Иисусом Христом, Сыном Божиим, должно освящаться каждое твое дело». Матерям, которые бросали своих детей и уходили в церковь, Батюшка запрещал это делать: «Оставайся дома, а я буду за тебя молиться и все верующие вознесут за тебя молитвы».
Это не значит, что в будни не надо ходить в храм: я знаю, что мне надо бы быть в храме, но из-за совершения того дела, которое является моею обязанностью, моим послушанием, я совершаю эту работу не только в будни, но, может быть, и в праздник.
Батюшкиной задачей было, чтобы каждый в меру своих сил, в меру своего того или иного семейного положения приобщался к той великой школе, которая заключается в богослужении.
«Когда ты приходишь в храм и входишь в молитву святых, ты получаешь великую силу, достигаешь высшей премирности, в мире живя», - как бы говорил Батюшка. Поэтому он так часто повторял: «Ходите в храм, ходите в церковь, сколько можете!» И многие его духовные дети так и жили: ходили в храм ежедневно утром и вечеромЭто было возможно потому, что обедня в Батюшкином храме начиналась в 6 часов утра, а вечерняя служба в шесть вечера, и все служащие могли успеть попасть на работу вовремя. Только в среду и пятницу служилась поздняя обедня. .
А затем начинается подлинная духовная жизнь, которой, казалось, не могло быть в миру. Батюшка работает над своими духовными детьми как духовник и старец, он начинает ту работу духовного устроения, к которому и раньше стремились многие русские люди и которое они получали только в обстановке монастыря.
Батюшка вводит у себя для духовных детей частую исповедь и причащение. Многие священники смущались и смущаются этим, многие противопоставляли ему какие-то свои правила относительно того, что можно приобщаться только один раз в год, или четыре раза в год, или через сорок дней, но Батюшка отлично знал значение таинства Причащения и именно в нем полагал подлинное духовное развитие человека. Если Церковь есть Тело Христово, то понятно, что говорит Василий Великий: «Из всех церковных собраний самое великое есть то, на котором причащаются Св. Тайн». Батюшкина практика была такова, что у каждого своя мера: кто должен исповедоваться и приобщаться раз в месяц, кто - раз в неделю, кто - несколько раз в неделю, а кто, - может быть, и каждый день. Батюшка был не теоретик, а практик, и каждому давал то, что именно ему нужно. В принятии Св. Тайн он подлинно вводил всех в Церковь Христову, тщательно следя при этом за очищением и воспитанием совести каждого и за его духовным ростом.
И этот храм, такой тесный и маленький, явился тем храмом, в котором было свободно и просторно каждому. Каждый из нас, на какой бы высоте (ступени) он ни стоял, берет в своей мере из того, что совершается в этом храме, ибо все здесь премирно, надвременно, ничто не тянет к миру. И вот почему нам так легко стоять в этом храме, хотя мы и грешные люди. Мы можем сказать прямо: мы имеем духовную почву под ногами, и ее нам дал Батюшка, - он поставил нас в эти условия, он открыл для нас то, что было дотоле закрыто, спрятано в монастыре!»Биограф о. Сергия пишет: «После смерти Батюшки о. Сергий старался во всем идти его путем, но впоследствии он не говорил о «монастыре в миру», так как это название употреблялось другими лицами в несколько ином смысле. Для некоторых это было как бы некое общество тайных монахов, живущих среди мира и имеющих обязанность выполнять монашеские правила молитвы и поста. Взамен этого о. Сергий заимствовал из практики древнерусской церкви термин «покаяльная семья». До петровских реформ XVIII в. на Руси не было прихода как территориально-административной церковной единицы. Вместо них были «покаяльные семьи», членами которых по свободному выбору сердца и совести мог стать всякий православный. Каждый верующий ходил в тот храм, который был ему по душе, где он исповедывался и причащался. Каждый находился под руководством того священника, который был ему по сердцу. «Приход», как его знало русское общество до революции, т. е. ближайший по месту жительства храм, где по закону каждый человек должен был говеть раз в год, возник после петровских реформ. Покаяльной семьей была и Маросейка, в которую люди стекались со всей Москвы. А о. Сергий называл ее еще и покаяльно-богослужебной семьей. «Мы не только покаяльная, но и богослужебная семья», - писал он своим духовным детям впоследствии» (с. 86–87). (с. 80–86).
Как мы видим из этого слова о. Сергия (и как это, к сожалению, часто бывает в церкви), дерзновенное возвращение к подлинным истокам христианской жизни, продиктованное желанием помочь людям по-настоящему войти в Церковь и жить в ней, многими воспринималось как дерзкое и опасное (а подчас и смешное) новшество. К счастью, так это воспринимали не все. Так, оптинский старец о. Анатолий, с которым у о. Алексея была глубокая духовная связь («Мы с ним одного духа», - однажды сказал он), всегда посылал москвичей к о. Алексею, а другой оптинский старец - о. Нектарий - как-то даже сказал: «Зачем вы ездите к нам? У вас есть о. Алексей» (с. 52).
Не менее необычным для духовенства того времени было и отношение о. Алексея к воспитанию сына. Горячо желая, чтобы Сережа стал его наследником и преемником, он, тем не менее, отдал его не в семинарию, но в гимназию. Это было вызвано не только тем, что о. Алексей, сам окончивший семинарию, хорошо знал ее недостатки, но и потому, что хотел, чтобы решение о принятии священства было у его сына совершенно свободным, не обусловленным внешним давлением. Это был один из принципов его духовного руководства: «Батюшка учил нас ставить перед человеком вешку так близко, чтобы ему казалось, что он ставит ее сам», - вспоминал впоследствии о. Сергий.
«Если гимназия дала ему обычное светское образование, то духовное воспитание Сережи проходило под руководством о. Алексея в семье и, в особенности, в храме, где он прислуживал отцу, а позднее пел на клиросе. У него был хороший голос, и он был чрезвычайно музыкален. Но самое важное - это была совместная молитва с отцом в алтаре. С нею были связаны самые значительные духовные переживания, о которых о. Сергий вспоминал много раз уже после смерти отца», - пишет его биограф (с. 24–25).
После окончания гимназии Сергей Мечев едет за границу, в Швейцарию и Италию, где с особым воодушевлением знакомится с произведеними религиозного искусства, а возвратясь, поступает на Медицинский факультет Московского университета, через год переходит на Словесное отделение Историко-филологического факультета, откуда в 1914 г. добровольно уходит на фронт - устраивается братом милосердия в одном из санитарных поездов, работавших на Западном фронте, где знакомится со своей будущей женой - Ефросинией Николаевной Шафоростовой.
Возвратясь с фронта, он продолжает занятия в университете, где особенно интересуется древнерусской литературой и историей Русской церкви. Именно из книги профессора С.И. Смирнова (лекции которого он слушал в университете) «Древнерусский духовник» он заимствовал термин «покаяльная семья», который часто употреблял по отношению к своей общине.
Одновременно с занятиями в университете Сергей Алексеевич принимает участие в работе Студенческого богословского кружка имени св. Иоанна Златоуста, организованного в Москве по инициативе наместника Чудова монастыря епископа Арсения (Жадановского)О еп. Серпуховском Арсении (Жадановском) и организованном им братстве апостола и евангелиста Иоанна Богослова см. «Православная община» № 37, с. 107–113. , и начинает самостоятельное изучение святоотеческой литературы, преимущественно аскетической.
После окончания университета, в 1918 г., он женится на Ефросинии НиколаевнеИнтересно, что молитвы на разрешение венцов новобрачных (которых венчал батюшка Алексей) были прочитаны не непосредственно после венчания, а через восемь дней, как и положено по церковному Уставу. , а в 1919, после поездки в Оптину пустынь, принимает священство.
Время, когда о. Сергий стал священником, было внутренне очень противоречивым. С одной стороны, это было время видимого крушения жизни, с другой стороны, для многих, - время подлинного духовного обновления. Интеллигенция, особенно молодежь, обращалась к Церкви и ее Преданию - за помощью и поддержкой, но и пытаясь как бы «наверстать упущенное», совершив тот духовный прорыв, к которому давно уже подводила ее жизнь. Церковь находилась в таком же положении - в 1917 г. был, наконец-то, созван долгожданный и давно готовившийся Поместный собор Российской церкви, призванный обновить жизнь церкви, повернуть ее лицом к страданиям столь нуждающегося в ее духовных сокровищах мира. Многие, и пастыри и миряне, остро почувствовали необходимость реальной, а не только символической духовной и церковной жизни. И хотя и то, и другое, и третье было уже во многом запоздалым, но все же давно чаемое время уже не только религиозно-философского, но и подлинного церковного ренессанса в России, пусть и очень ограниченного в своих возможностях и отравленного расстрелами и расколами, пришло и принесло свои плоды. До 29 октября 1929 г. еще оставалось время - Господь давал Российской церкви еще чуть более десяти лет, чтобы за эти годы использовать открывшиеся возможности и подготовиться к почти полному внешнему уничтожению, - дабы сохранить в своей невидимой глубине духовные сокровища своего предания - не только иерархическую (о чем сейчас так много говорят), но и духовную преемственность.
Десять лет - не такой уж маленький срок, и за это время было сделано, действительно, немало: по всей стране возникли очаги почти невиданной дотоле в России общинной и братской христианской церковной жизни. В Москве ситуация особенно благоприятствовала этому: на собор съехались лучшие силы тогдашней церкви, и это весьма способствовало тому, что при храмах стали проводиться различные внебогослужебные беседы, организовывались многочисленные курсы, кружки по изучению св. отцов и православной культуры, богослужебного Устава, из которых рождались многочисленные братства, сестричества и другие новые формы церковной жизни и деятельности. Один из таких кружков вел, по благословению отца, и сам о. Сергий (как он любил шутить, «ликбез по св. отцам»). Из нескольких таких кружков и составилось ядро его будущей общины.
В 1919 г. патриарх Тихон (который познакомился с солдатом Сергеем Мечевым еще в 1917 г. во время работы последнего в церковной Комиссии по сношениям с гражданской властью и укрепил в нем стремление стать священником) благословил неформальное братство при Маросейском храме.
Община разрасталась, и о. Алексей благословил появление в ней отдельных, особенно тесно спаянных между собой духовных «семей», или, как их вскоре стали называть, групп. Во главе каждой из таких групп стоял наиболее опытный в духовной жизни мирянин, который брал на себя часть пастырских обязанностей по отношению к своим «семейным». Главами духовных семей могли быть и сестры (например, известный иконописец Иулиания (Соколова)). Эти группы, часто (иногда каждую неделю) собиравшиеся по домам для совместного духовного чтения и молитвы, стали большим подспорьем для о. Алексея, так как брали на себя часть его нагрузки. Он часто и с радостью посещал их встречи.
Однажды после всенощного бдения, устроенного о. Сергием по полному чину, начавшегося в 10 часов вечера и окончившегося ранней Литургией, был устроен чай под церковью, под названием «агапа», сопровождавшейся духовной беседой. Впоследствии такие бдения, очень понравившиеся и участникам и богомольцам, совершались по несколько раз в год в какие-либо свободные дни.
Вот как впоследствии говорил об этом страшном времени, когда в Москве господствовали страх, голод и тиф, сам о. Сергий:
«Каждый из нас в какой-то период своей жизни переживает возрождение души. Это время незабываемое и не повторяющееся. Разве могут забыть некоторые из вас, которые вместе со мной в 1919 г. ощутили здесь это возрождение от мертвой спячки души, когда здесь, в нетопленом храме, мы молились по 12 часов в сутки, а после проводили время в «агапах», т.е. духовных беседах, когда вы так чувствовали Бога, правду жизни в Боге? Это время незабываемое и не повторяющееся, оно дается лишь однажды. Это в свое время испытал каждый, причем большую близость между собой как раз чувствуют те, кто одновременно пережили эту весну душ своих, одновременно пришли к Богу»(с. 36).
9 июня 1923 г. умер батюшка - о. Алексей Мечев. Скорбь маросейской общины о потере незаменимого пастыря неожиданно обратилась в радость для всей Российской церкви: отпевать его приехал только что освобожденный из-под стражи патриарх Тихон. Со всей Москвы собирался народ на это духовное торжество… Так сбылось пророчество о. Алексея: «Когда я умру - всем вам будет радость». Но пророчество это сбылось и еще одним, для многих прикровенным образом.
После смерти о. Алексея духовное руководство общиной, естественно, перешло к о. Сергию, которого на Маросейке хорошо знали и любили как сына и наследника батюшки не только по плоти, но и по духу. Сначала, по инерции, прихожане храма ожидали, что и при о. Сергии все пойдет так же, как при о. Алексее. Но о. Сергий, не обладавший ни духовным опытом, ни прозорливостью своего отца, очевидно не справлялся с его «наследством»: «И вас не спасу, и сам погибну», - вырвалось у него однажды (с. 76). Искушение достигло такой силы, что он был на грани того, чтобы отказаться от духовного руководства общиной, и даже поехал к о. Нектарию Оптинскому за благословением на этот шаг, но не доехал и вернулся в храм. (О. Нектарий, узнав об этом, сказал позже: «И хорошо сделал, что не доехал. Я бы все равно не благословил его на уход от паствы» (с. 79).) Но духовный кризис, постигший паству о. Алексея после его смерти, разрешился во славу Божию. Жизнь без батюшки поставила его чад перед необходимостью превращения в подлинную духовную общину-семью, основанную на взаимной любви, большей духовной самостоятельности и ответственности друг за друга и за общину в целом:
«На духовных детях лежит обязанность входить в труд их пастырей. Если современные пастыри не могут идти в уровень с древними великими пастырями, то все же в своей мере взяли на себя этот подвиг и хотят идти добрым путем. И каждый из духовных детей должен чувствовать свою ответственность, должен помогать духовному отцу совершать общее дело спасения» (с. 129), - писал о. Сергий, и именно по этому пути и повел он свою паству, развивая и укрепляя в ней те начатки общинной жизни, которые появились еще при его отце. Еще большее развитие получили духовные семьи, или группы, их стало больше, а возглавлявшие их старшие стали подлинными помощниками духовного отца, могли помочь в выборе чтенияИнтересна такая деталь. Своим духовным детям о. Сергий благословлял читать ежедневно по главе Апостола и Евангелия, но однажды решил, что всем, включая его самого, надо читать одновременно одну и ту же главу, чтобы это чтение и в разлуке всех объединяло. Этому одновременному чтению он придавал особенное значение и велел беречь его больше всего остального правила, т.е. когда не удавалось прочитать правило, главу Евангелия надо было обязательно прочитать, а однажды сказал: «Когда будет Страшный суд, я по этой главе узнаю моих духовных детей». , оказать первую духовную помощь членам своей группы, утешить, ободрить, что-то посоветовать, поддержать в трудную минуту, вовремя направить к духовнику. В письме к своей духовной дочери, которая была старшей в своей группе, о. Сергий пишет дерзновенные слова о пастырстве не как о специфическом служении отдельных членов церкви, но как об одном из путей спасения, открытом всем верующим, и братьям и сестрам:
«Для приобретения «пространства» в сердце утесненном (грехом и страстями) всегда существовало два пути:
1) с Богом и 2) с людьми.
1) Служить Богу и через это служить людям и
2) Служить людям и через это служить Богу.
Служить Богу и этим служить людям - подвижничество, служить людям и этим служить Богу - пастырство. Эти два пути часто приводили идущих по ним к разделению, даже и великих.
Если идти с образом пастыря и дальше, то можно говорить в христианском делании и о подпаске, и о пастушонке и даже о верной, настоящей помощнице - овчарке. В этом смысле всех работающих в Христовом царстве, не только носящих священный сан или образ монашества, мужей, жен и даже детей можно поделить на пастырей и подвижников. (Здесь можно говорить - по преимуществу. Я нарочно беру по контрасту).
(Часто бывает, что пастыри не признают подвижников, подвижники не принимают пастырей)» (с. 130).
Впоследствии именно эта пастырская ответственность друг за друга общинников, сплоченных в небольших духовных семьях, помогла общине о. Сергия выжить после ареста и последующей гибели духовного отца и закрытия храма и просуществовать до сих пор. Возможно, в этом подлинном, а не просто символическом христианском единении, прошедшем испытание на прочность во время гонений, и заключается та главная духовная радость, о которой пророчествовал о. Алексей. В этом можно видеть и исполнение загадочных слов о. Нектария, который говаривал об о. Сергии (который, очевидно, не обладал теми духовными дарованиями, которыми был наделен его отец): «Отца Алексея знала вся Москва, а отца Сергия пока знает только пол-Москвы, но потом он будет выше отца».
Конечно, паству сплачивали не только искушения. Однажды, в 1924 г., о. Сергий устроил поход с маросейскими богомольцами в подмосковный Николо-Угрешский монастырь, где жил на покое «живой русский святой» (слова о. Сергия), в то время уже парализованный 80-летний старец, бывший митрополит Московский Макарий, имевший тогда от патриарха Тихона титул митрополита Алтайского. Поездку эту живо описала одна из ее участниц:
«Впервые я встретилась со многими, кого знала лишь внешне по храму. Как-то особенно радостно было ехать вместе в поезде, чувствовать себя вместе со всеми, видеть среди нас о. Сергия - оживленного, разговаривающего то с одной, то с другой группой.
Когда мы вышли из поезда и направились полевой дорогой к монастырю, сестры запели, о. Сергий подхватил, и так радостно было идти в кругу близких, так легко дышалось, так дружно звучало пение.
Когда показались главы Угрешского монастыря, о. Сергий запел тропарь святителю Николаю, и здесь, среди полей, он звучал по-особенному торжественно.
Внезапно разразился теплый летний дождик. Он только прибавил всем веселья, а по приходе в монастырь сестры раздобыли утюг и началось глаженье. Особенно промокла белая ряса о. Сергия, ее немедленно просушили горячим утюгом. И когда вручили о. Сергию идеально выглаженную рясу, он лукаво поглядел на одну из сестер и сказал: «Вот бы дома так все выполняли». Невольно покраснела не одна сестра: многие из нас забрасывали домашние обязанности.
Вскоре о. Сергий повел нас за благословением к владыке Макарию. Он, разбитый параличом, сидел в кресле и мог только слегка поднять правую руку на благословение. В то время я очень мало знала о м. Макарии, о его апостольском подвиге на Алтае, но когда увидела, с каким благоговением опустился у его кресла о. Сергий и как почтительно принял благословение, это сразу передалось, и всем сердцем почувствовалось, что немощный, беспомощный старец - это значительная духовная личность.
Вечером молодежь затеяла на лужайке игры, бегали в горелки, и сам о. Сергий принял горячее участие, а после подшучивал над теми, кто стоял в сторонке, называя их «старичками».
Каким-то образом всю нашу большую компанию разместили на ночевку, а рано утром о. Сергий исповедовал нас и дал нам возможность быть причастниками.
После этого дня я значительно крепче ощутила свою связь со всеми, как-то реальнее стало понятие единой «семьи» (с. 120–122).
А вот как сам о. Сергий (уже из ссылки) описывал свой рост как духовника и духовного руководителя общины, изменение своего отношения к духовным чадам. Думается, что слова этого письма будут и сегодня полезны и назидательны для всех - и священников, и мирян:
«Ваше письмо свидетельствует о настоящем подлинном покаянии. Не теряйте этого состояния. Если чувствуете, что была гордость, самочиние, самооправдание, обиды и т.д. - начните отложение всего этого. Никто вас не бросал. Всегда помню, молюсь и готов идти навстречу. Помните, сколько раз в жизни звал Вас к себе, сколько раз уговаривал. Родная, велика ли польза была от этого? Одни обиды были в конце концов у Вас. Делали большей частью все по-своему. Ну что же мне оставалось делать? Поймите меня. Я должен был хоть напоследок исправить свое временное неправильное отношение. Помните, в притче о блудном сыне. Отец - ведь это сам Господь. Идет ли Он Сам за блудным сыном? Нет. Он ждет, ждет с любовью, с терпением, ждет, когда тот потянется с покаянием. Таков основной подход Господа навстречу кающемуся. И так, родная моя, нужно мне было давно идти не в отношении только Вас, а и многих других, страдающих Вашими же недостатками. Знаете Вы, что я раньше по-матерински подходил к Вам, избаловал Вас: раньше, чем нужно, звал Вас и т.д. Мне казалось, что если так буду поступать, то совесть Ваша не позволит Вам больше поступать так, как поступали. Но Вы часто, сделав что-нибудь, ждали, что я непременно позову, а когда замедлялось это, Вы, ожидая этого как должного, возмущались, негодовали и так далее. И я в этом тоже был виноват, потому что очень баловал Вас (как и многих). Сейчас трудное время, нужно все лишнее, что мешает, снять с себя. В жизни духовной свои законы и понимать их можно, только опытно встав на этот путь. Нельзя лукавить перед Богом. Ведь отношения к духовному отцу несут решающий момент спасения. Можно и хорошо подходить к духовному отцу, а Господь будет как бы в стороне. Важно пред Господом сердце сокрушенное и смиренное, а у Вас, как Вы хорошо сами написали мне, часто бывали слезы обиды, жалости к себе вместо слез покаяния; у Вас, родная, все всегда начиналось: вот я могу только со старцами, а вот М. - кто она мне и т.д., обида за обидой… требование за требованием. Вам-то и не видно было. В христианстве главное - смотреть на себя со стороны, а вы все по сторонам глядели, вот от того и так всё. Никогда не терпели замечания, а ждали только похвалы. Христианин же сам наблюдает за своим плохим, и, конечно, с радостью принимает указания… Не давайте поэтому хода своим помыслам обиды и вообще неудовольствию. Шлю Вам благословение Господне на обновление мыслей Ваших» (с. 140–142).
В Великий четверток 1929 г. (за полгода до ареста), день десятилетия своей пресвитерской хиротонии (он был рукоположен в Великий четверг 1919 г., и именно этот день, а не календарное число считал днем хиротонии), он говорил в проповеди, как бы подводя итог своей пастырской деятельности:
«В эти дни гонений мы должны теснее сплотиться друг с другом, по-настоящему любить друг друга и помогать друг другу, сострадать, терпеть недостатки друг друга и носить тяготы друг друга. Об этом духе единения и любви нам надо молиться в этот день Тайной вечери, где Христос показал образ служения ближним, друзьям.
В час предсмертный, как говорит Евангелие, Христос явил делом, что возлюбил Своих сущих в мире, до конца возлюбил их, т.е. в этот час Он выявил всю полноту любви к Своим близким, окружавшим Его в земной жизни.
Что же говорить нам о нашей малой любви к Господу и людям? Сейчас в эти страшные дни надо бросить носиться только с собой, со своими горестями и радостями, от которых так тесно в сердце, что сердце не вмещает в себя других. Надо сплотиться теснее, тогда легче будет жить. Каждому ведь предстоит в его мере чаша испытаний. Возможно, что уже скоро нельзя будет собираться здесь, в храме, для общей молитвы - ведь чем же тогда жить останется? Много будет легче, если будет это единение, любовное единение друг с другом. А этого в нас всех нет. Есть, наоборот, вражда, зависть и осуждение.
Мы не понимаем времени, в котором живем. Сейчас делают страшное дело - закрывают храмы, а многие относятся к этому легко: «ну что ж, теперь уж так делают!» (А ведь это наши грехи привели к этому). Нам надо бы плакать и каяться. Это дерзкое отношение, это сказывается та дерзость и вольность, которые мы, русские православные люди, внесли в богослужение, в отношение к таинствам. Другие люди, напротив, впадают от этого в уныние, говорят, что все пропало, все гибнет, все безнадежно. Но и это неверно. Всем надо стремиться только к сохранению своего внутреннего завета с Богом» (с. 133–134).
Об этом же он продолжал говорить на утрене Великой субботы:
«В эти труднейшие дни, в которые мы живем, в дни гонений, поношения, насмешек, клеветы, в дни лишения часто самого необходимого - мы должны перед гробом Господа дать обещание установить свой личный завет с Господом. Мы много грешим, грех тяготеет над нашей душой, но это еще ничего. Важно то, чем мы сейчас живем, вернее, как хотим жить, к чему наша любовь.
Сегодняшняя служба скорбная: она - наш плач о Спасителе, умершем за нас; но в ней есть уже и проблески радости (радости пасхальной). Такова вся жизнь человеческая: через скорбь, через покаяние проходит христианин, но по мере очищения себя от скверны он начинает чувствовать в себе иную жизнь, жизнь радостную. И не где-нибудь, а в своей душе, в своей жизни начинает чувствовать воскресение Христово, а с ним вместе и обновление души» (с. 134–135).
Но все же главный итог своей пастырской деятельности, свое духовное завещание о. Сергий сформулировал уже будучи вдали от своей паствы, в ссылке, в письмах, адресованных им всей своей общине, своей «покаяльно-богослужебной семье», которые мы и предлагаем вниманию нашего читателя, надеясь, что они послужат всем нам как к покаянию, так и к утешению, а главное - к размышлению и выверению того церковного пути, на который поставил нас Господь.

Священномученик иерей Сергий Мечёв родился в Москве 17 сентября 1892 года в семье известного священника отца Алексия Мечёва (память 9 июня), настоятеля храма Святителя Николая в Кленниках на Маросейке. Батюшка отец Алексий очень любил своего сына Серёжу и желал иметь его своим преемником, но он не хотел оказывать на него давление и поэтому дал возможность сыну получить светское образование. В 1910 году Сергей окончил гимназию с серебряной медалью и поступил на медицинский факультет Московского Университета. Вскоре он перешёл учиться на словесное отделение историко-филологического факультета, которое окончил в 1917 году.

Во время войны в 1914 году Сергей Алексеевич работал на Западном фронте братом милосердия в одном из санитарных поездов. Там же он познакомился со своей будущей супругой, которая также трудилась сестрой милосердия.

Одновременно с учёбой в Университете Сергий Алексеевич принимал участие в работе студенческого богословского кружка имени святителя Иоанна Златоустого, организованного наместником Чудова монастыря епископом Арсением (Жадановским). На заседаниях кружка читались и обсуждались доклады на различные темы богословского характера.

В 1917 году была создана комиссия по сношению с гражданской властью Русской Православной Церкви. В число членов Комиссии вошёл и Сергей Алексеевич. В этот период ему пришлось часто бывать у Святейшего Патриарха Тихона, который очень его полюбил.

Решение принять священство было связано у Сергея Алексеевича с поездкой в 1918 году в Оптину пустынь, где он получил на это благословение старцев отца Анатолия и отца Нектария.

В 1919 году, по окончании историко-филологического отделения Московского университета, он был рукоположен во диакона, а затем во иерея. Рукополагал его в апреле 1919 года в Даниловском монастыре священномученик архиепископ Феодор (Поздеевский, память 10 октября).

Служил он рядом с отцом в храме на Маросейке. Этот приход называли «мирским монастырём», - имя в виду не монастырские стены, а паству-семью, связанную узами любви и единым духовным руководством. Послушание духовному отцу, очищение совести покаянием («сущность исповеди есть самопосрамление, исповедь есть страдание кающегося и сострадание ему священника», - говорил отец Сергий), частое причащение, ежедневные уставные службы (обедни на Маросейке начинались в 6 утра, и прихожане могли попасть на работу во время) - всё это создавало условия для подлинной духовной жизни. «Христианство не учение, а жизнь», - часто повторял отец Сергий.

После кончины своего отца батюшки Алексия 27 мая 1923 года, отец Сергий принял на своё пастырское попечение «покаянно-богослужебную семью», как он называл свой приход, и окормлял его до самой своей мученической кончины. «Вы мой путь ко Христу, как же пойду без вас», - писал он в 1930 году своим духовным чадам.

Богослужение отца Сергия отличалось от богослужений батюшки Алексия: в нём не было той растворённости в любви, того покаянного плача, но всё же оно было прекрасно: в нём была строгость, стройность, сосредоточенность. Проповеди его были насыщены волевым началом, так, что, слушая их, нельзя было оставаться только слушателем, а хотелось действовать. Духовных чад привлекала к нему его личность, пламенность веры, требовательная, чуткая и неподкупная совесть, отсутствие всяких поз, знание святоотеческого учения, и, наконец, доброта и отзывчивость.

Предвидя мученический подвиг отца Сергия, старец Нектарий Оптинский как-то так сказал своей духовной дочери о нём: «Ты знала отца Алексея? Его знала вся Москва, а отца Сергия пока знает только пол-Москвы. Но он будет больше отца».

После захвата обновленцами храмов, лишь единичные приходы в Москве сохранили верность Патриарху Тихону, в числе их были Даниловский монастырь и «Маросейка».

Отец Сергий был бескомпромиссный борец за чистоту Православия. После появления «Декларации» 1927 года, он не поминал митрополита Сергия (Страгородского), не принимал он и церковной молитвы за безбожников и богоборцев. В 1929 году батюшку арестовали и сослали; в 1932 году закрыли храм на Маросейке.

Батюшка был сослан на Север, в маленький городок Вологодской области Кадников. Там в 1933 году последовал повторный арест и осуждение на 5 лет лагерей: сначала на Кубенском озере на лесопилке, затем на реке Шелекса, затем в Усть-Пинеге. В 1935 году его переводят в Свирские лагеря, на Лодейное Поле, после этого - перевод под Рыбинск (станция Переборы), на строительство плотины.

В колонии на Шелексе батюшка сильно голодал. Его постоянно обкрадывали уголовные. Духовные дочери, приехавшие навестить его, заметили, что, несмотря на крайнее истощение, в нём исчезла всякая раздражительность, он стал очень мягким, не было ни единого упрёка.

В 1937 году батюшка освободился из лагеря. Он поселился в окрестностях города Калинин и работал в одной из поликлиник. Дома тайно совершал Литургию. К нему постоянно приезжали духовные дети, и он им писал письма: «... Молитесь Господу, просите Его, чтобы снял Он с вас тесноту, замыкание в себе», чтобы получили вы расширенное сердце!» - так он наставлял их.

В это время все единомысленные батюшке архиереи были в лагерях и ссылках. Он же в желании иметь архипастырский покров открыл одному епископу свою церковную позицию и нелегальное положение своей общины. Вскоре этот епископ был арестован: он предал отца Сергия, рассказав на суде то, что было ему открыто на духу как епископу. Отцу Сергию советовали скрыться в Средней Азии, но он отказался оставить своих духовных детей. Около года батюшка скитался без прописки. Летом 1941 года он с некоторыми духовными чадами скрытно проживал в деревне близ Тутаева. Там он каждый день служил Литургию. В связи с всеобщей подозрительностью, возникшей с началом войны, местные жители приняли их за немецких шпионов и выдали Н. К. В. Д.

7 июля (н. ст.) 1941 года батюшку арестовали и поместили в Ярославскую тюрьму. После 4-х месяцев допросов и пыток, на которых он вёл себя очень мужественно, стремясь, чтобы никто из общины не пострадал, в ночь на 24 декабря 1941 года (6-е января 1942 г. н. ст.) батюшка был расстрелян в тюрьме Ярославского Н. К. В. Д.

Причислен к лику святых Новомучеников и Исповедников Российских на Юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в августе 2000 года для общецерковного почитания.

Григорий Шеянов

Против времени:
священномученик
Сергий Мечев

В 1937 году в одну из поликлиник города Калинина устроился новый фельдшер. Тихий и неприметный, недавно освободившийся из заключения. Жил замкнуто, менял съемные квартиры, много времени проводил дома в уединении. Да иногда принимал каких-то приезжих людей – то в качестве гостей, то в качестве пациентов.

Фельдшер

Медицинский стаж у фельдшера был странный.
В 1910 году поступил на медицинский факультет Московского университета – и совсем скоро перевелся на историко-филологическое отделение.
В 1914-м ушел добровольцем на фронт и служил санитаром, через год выучился на брата милосердия – а после войны вернулся в филологию.
В 1919 году недолго проработал секретарем в Московском медицинском журнале.
И лишь в 1933-м, во время отбывания срока лишения свободы – вновь вернулся к медицинской практике, работал фельдшером где-то под Архангельском. Звали фельдшера Сергей Алексеевич Мечёв.

Вообще-то он был совсем не тихим.
И очень приметным.
И жизнь не сразу научила его менять съёмные квартиры. Недавно, в начале тридцатых, он годами жил у одной и той же квартирной хозяйки в городе Кадникове.
И ходил в рясе, не скрывая сана протоиерея. Открыто принимал духовных чад и отправлял посылки бедствующим священникам.
И писал письма своим московским прихожанам без «эзопова языка»:

Чувствуете ли вы, мои милые, как устремляется душа моя к каждому из вас? С вами соединил меня Господь. Вы – мое дыхание, вы – моя жизнь, вы – мое радование. Вы не заслоняете мне Господа, а показуете, вы не отдаляете Его, а приближаете. Через вас познал я Господа, в вас Он открылся мне; с вами и от вас возносил я молитву Ему. Служа вам, служил Ему, видел по образу Божию созданную вашу красоту, возносился к Его неизреченной доброте; зная ваши грехи, оплакивал свои согрешения, видя ваше исправление, посрамлялся пред Ним и просил Его помощи в исправлении моей грешной жизни. Словом, многими годами, через вас и с вами шел к Нему. Вы – мой путь ко Христу

Но время неотвратимо менялось; время давало понять, что вести себя таким образом уже нельзя. В 1933 году, о. Сергия арестовали вместе с местным кадниковским священником. Новое время создавало новый язык; окормление духовных чад и посылки гонимым священникам теперь следовало именовать «созданием контрреволюционной группировки церковников». А тут еще местный священник, отец Пётр, возьми да и скажи следователю: «Мечёв – крупная величина в церковном мире, пожалуй, не только Москвы, но и России». После таких показаний собрата – тюремное заключение отца Сергия стало неминуемым.

Странные слова

Святой праведный Алексий Мечев

Московский «старец в миру», настоятель храма Святителя Николая в Клённиках, на улице Маросейке – святой праведный Алексий Мечёв – не ограничивал свободы своего единственного сына в выборе жизненного пути. И тем большей радостью стало для него решение сына принять духовный сан. Решение долгожданное, пришедшее после получения светского образования и нескольких лет светской службы. Рукоположение состоялось в 1919 году, следующие четыре года отец и сын Мечёвы служили в одном храме. Несмотря на тяжелейший период в истории страны, то было время расцвета маросейской общины. Духовные дарования отца Алексия, незаурядная эрудиция и красноречие отца Сергия, исключительная красота и сила богослужения в клённиковском храме – привлекали людей, показывали им свет в окружающей их сумрачной безысходности. В храм тянулись новые и новые прихожане – «люди молодые, живые, только что пережившие революцию и заново, самостоятельно вырабатывавшие свое мировоззрение». Тянулись и приобщались к деятельной христианской жизни, основанной на тесном общении и взаимной поддержке мирян и духовенства.
В те годы отец Алексий, несомненно обладавший даром духовного зрения, сказал необычные слова:

Сын мой будет выше меня

Казалось, последующие события никак не подтверждали правоту этих слов. В июньский день 1923 года Святейший патриарх Тихон отслужил литию на похоронах отца Алексия. Ноша, свалившаяся на плечи отца Сергия – нового настоятеля маросейского храма – оказалась слишком тяжела. Огромная община, выросшая при ногах духоносного старца, требовала внимания и предъявляла очень высокие духовные запросы. Молодому и горячему отцу Сергию крест такого духовничества было явно не по силам. Об этом свидетельствовало и недовольство духовных чад, и неимоверная усталость их пастыря. Обессилевший отец Сергий неоднократно помышлял об оставлении своей паствы, собирался взять благословение на этот шаг у оптинского старца Нектария. Но, со временем, жизнь маросейской общины (которую ее новый пастырь теперь называл «семьей») выправилась и встала на новые рельсы. А старец Нектарий произнес об иерее Сергии все те же странные слова «он будет больше отца».

Больше отца

А как можно стать больше такого отца? Что может быть выше старчества? Мученичество первых веков? Но сам же отец Сергий учил, что подвиг пастырства «почитается в Церкви выше подвига мученичества».
Подлинное пастырство – оно само подобно мученичеству. Это ежеминутное отречение от покоя и уюта, отречение от самой жизни – жизни для себя и по себе.
Как говаривал великий оптинский старец Амвросий: «я тут у вас, как распятый».
Как писала келейница оптинского старца Нектария: «Бремя старчества страшно и тяжко. И быть старцем каждую секунду непосильно человеку».
Какой же подвиг, превышающий подвиг отца Алексия, был приготовлен отцу Сергию? Превышающий, а не равный? Кажется, в прежнее время не бывало на свете такого подвига. Но следующие годы жизни отца Сергия пришлись на время новое, время невиданное. Вот некоторые свидетельства об этих годах.

1933
Работа фельдшером в заключении вблизи города Архангельска. Отца Сергия – переболевшего гриппом, обворованного уголовниками – перевели туда с тяжелых общих работ на лесопильном заводе.
Он говорил тогда духовной дочери: «Я так устал… Я не могу, когда что-то делают медленно, всегда был быстрым, а теперь и хочу скорей, да не могу. Куда бы ни пошли, иду всегда самым последним».
А духовная дочь так вспоминала об этой встрече: «…он был ласковый, мягкий и добрый, так что все жалобы, недоумения, недоразумения страшно было ему говорить... Ни одного упрека, ни малейшего раздражения не было в нем, несмотря на то что раньше был такой вспыльчивый. И когда нужно скорей и что-нибудь не ладится, я начинала волноваться, а он скажет тихо, спокойно: «Ничего, ничего», – и сразу в душе водворится мир».

1935

Город Лодейное Поле Ленинградской области, главное управление Свирских лагерей. Профессор-психиатр проводит экспертизу психических расстройств заключенных.
«Первым был мною освидетельствован известный всей Москве… протоиерей о. Сергий Мечёв. У него оказалось реактивное состояние после допросов, на которых ему сообщили о расстреле его жены и детей. Мне удалось содействовать его отправке в тюремную больницу им. Гааза на испытание к гуманному профессору Оршанскому, который, как я надеялся, смог бы устроить отцу Сергию Мечёву свидание с его родными. Я был убежден, что его родные не расстреляны, а ложным сообщением об их смерти только мучили священника».

1940

Окрестности города Рыбинска. Отец Сергий, недавно переживший очередное (и последнее) психологическое потрясение, тайно встречается со своим духовным сыном и другом, маросейским священником Борисом Холчевым. «Отец Борис, – сказал тогда будущий священномученик, – я заболеваю психически. Приходит человек, а я вижу, что у него в душе». Отец Борис лишь кратко возразил: «Это не болезнь, а прозорливость».

Сохранить общину

Больше двух лет тихий и замкнутый фельдшер живет на съемных квартирах вблизи города Калинина, иногда принимая приезжих духовных чад. На его плечах лежит груз окормления огромной маросейской «семьи», уже оставшейся без любимого храма, но по-прежнему связанной крепкими узами со своим пастырем. Община продолжала существовать, жила вопреки духу времени. Пастырь чувствовал ответственность за сохранение этой жизни.

А задача сохранить общину была почти невыполнимой. Новое время формировало новый тип священника – молчаливого «требоисполнителя», отстраненного от житейских нужд пасомых. Прихожане нового образца могли свидетельствовать о своей вере лишь немногими обрядами, совершаемыми в стенах храма. На языке нового времени это положение вещей называлось «полной свободой религии в СССР». Места для деятельной приходской жизни (служившей краеугольным камнем существования маросейской «семьи») эта «полная свобода» не предусматривала.

Отец Сергий старался разделить свою большую паству на группы по 10-12 человек, связанных тесным общением и взаимной духовной поддержкой. По замыслу отца Сергия, для каждой такой «десятки» предполагалось рукоположение тайного священника. «Десятка» должна была знать лишь своего священника, никто из ее членов не должен был располагать точными сведениями о других подобных «десятках»…

Но для осуществления этого замысла нужно было отыскать епископа, согласившегося бы на совершение тайных священнических хиротоний. В конце 30-х годов это было нелегкой задачей. Православных епископов, остающихся на свободе, можно было пересчитать по пальцам. Но едва ли хоть один из них решился бы на совершение тайных хиротоний для нелегальной церковной общины, не поминающей имени митрополита Сергия (Страгородского).

Путь немощной совести

Отец Сергий Мечёв находился в церковно-административном подчинении митрополиту Сергию вплоть до октября 1927 года. Пока заместитель патриаршего местоблюстителя не выпустил указа о богослужебном поминовении властей (и о возношении за богослужением своего имени – при живом и здравствующем первоиерархе, митрополите Петре).
«За литургией по уставу Церкви возможна лишь молитва за власть верующую, а в данном случае речь шла о власти неверующей, безбожной» – объяснял отец Сергий своё неподчинение указу.

Я замкнулся в своем храме и не исполнял распоряжений, которые противоречили церковному уставу и моей совести.

Богослужебный устав играл слишком большую роль в жизни маросейского храма и его настоятеля. А дальнейшее развитие событий давало лишь новые поводы для отмежевания клённиковского пастыря от официальной линии церковной администрации.
«Я, – вспоминал он, – был не согласен с заявлением [митрополита] Сергия… о том, что Церковь в данный момент находится в условиях такой свободы, которая никогда не была ей предоставлена, как не соответствующим действительности. В самом деле, церкви как в Москве, так и в провинции закрывались, все приходило в запустение. И митрополит Сергий утверждая… обратное, действовал в угоду Советской власти, своим авторитетом руководителя Церкви прикрывал проводимую Советской властью политику притеснения Церкви… Я отъединился от него, замкнулся в своем храме, не исполнял тех его распоряжений, которые противоречили церковному уставу и моей совести».

Ссылаясь на свою «немощную совесть», отец Сергий, тем не менее, не считал свое решение единственно правильным в тот непростой и соблазнительный период церковной истории. «Если вы не разделяете моего пути, идите своим, но я не могу идти по другому» – говорил он своим чадам. А чада доверчиво шли за своим пастырем по пути неприятия новой церковной политики. «Для него даже в мелочах неприемлем был компромисс – душа его не переносила и тени неискренности, он не мог быть другим» – вспоминала одна из его духовных дочерей. Сыграла свою роль и позиция духовника отца Сергия, преподобного Нектария Оптинского. Старец Нектарий также не поминал за богослужением имени митрополита Сергия.

Последние испытания

В 1938 году увенчались успехом поиски калининским фельдшером «непоминающего» архиерея. Проживавший в Калининской области епископ Мануил (Лемешевский) познакомился с отцом Сергием и, по его просьбе, тайно рукоположил во иереи четверых маросейских прихожан. А в следующем году епископ Мануил был арестован и дал признательные показания об отце Сергии и его пастве. Известие об этом стало для отца Сергия последним психологическим потрясением. Теперь его дальнейшая судьба была предрешена. Казалась предопределенной и судьба маросейской общины. Не довелось отцу Сергию сравнить вес пастырства и мученичества, положив их на разные ладони. Его пастырство неотделимо слилось с мученичеством. Помножилось на мученичество. Стало мученичеством.

В начале 1940 года отец Сергий уезжает из Калининской области и устраивается фельдшером в поликлинику города Рыбинска. Потом живет в городе Струнино Владимирской области, скитается по съемным квартирам в деревнях ярославщины, нигде не живет подолгу. Ежедневно служит на дому литургию и редко выходит на улицу. Он отслужил по самому себе заупокойный сорокоуст – так поступали древние подвижники, которые предвидели скорую смерть без христианского погребения. 7 июля 1941 года, за считанные дни до очередной (предполагаемой) перемены места жительства, отца Сергия арестовывают в деревне Деевское и препровождают в Ярославскую тюрьму.

Приговорен к расстрелу «без конфискации имущества за отсутствием имущества у осужденного»

Главная вина отца Сергия перед Советской властью заключалась в попытках сохранить маросейскую общину, сохранить живое общение и христианскую жизнь мирян вне церковных стен. Такой опции не было предусмотрено в новом обществе. Обществе, без остатка мобилизованном для борьбы и побед, крепко спаянном страхом, насквозь прозрачном для фанатичной веры в вождя. Любое объединение людей, кроме объединения на основе советской идентичности, несло в себе угрозу для бесперебойного вращения шестеренок государственной машины. И в этой логике справедливо звучали слова обвинительного заключения о том, что отец Сергий «на протяжении ряда лет являлся руководителем антисоветского церковного формирования».
Новое время определяло новое сознание людей и вырабатывало свой понятийный аппарат, время находило нужные слова и для обозначения деятельности отца Сергия: «В настоящее время Мечёв ведет работу по созданию подпольных т.н. катакомбных церквей… по типу иезуитских орденов и на этой основе организует антисоветские элементы для активной борьбы с Советской властью».
Двадцатые годы, золотой век маросейской приходской семьи – когда молодая власть под водительством Ленина и Троцкого разрушала храмы, не интересуясь внутренней жизнью их общин – уже ушли навсегда.

Отец Сергий был расстрелян в Рождественский Сочельник, 6 января 1942 года. Осиротели трое его детей, овдовела матушка.

Пережившая отца Сергия на долгие 17 лет, не имевшая достоверных сведений о его судьбе, матушка не разрешала выкидывать и раздавать его старые вещи: «А старичок вернется, что он будет носить?».

Она твердо верила, что «Сережа», обещавший ей вернуться из заключения, исполнит обещание.

Осиротела и другая семья. Любимая и родная «покаяльно-богослужебная семья», маросейская община.