Сочинения. Сочинение: Лишние люди в произведениях Тургенева Лишний человек в тургеневской прозе

Лекция 13.

О «лишнем человеке» Тургенева.

Одно из этих понятий - «тургеневская женщина». Это понятие уже во времена Льва Толстого существовало понятийная категория русского менталитета .

Если создается очень широкое понятие и в него начинают всовывать всех, то оно начинает рассыпаться; оно внутренне как бы оказывается не прочным, а внешние скобы, так сказать, не держат. Это как раз и случилось с понятием советского литературоведения «лишнего человека».

Исконное понятие «лишнего человека», разработанное Тургеневым, было на самом деле вполне чётким и вполне «работающим» термином. У Тургенева есть повесть «Записки лишнего человека». В повести герой сам себя называет лишним человеком: лишним по ситуации и лишним, потому что он, в конце концов, выбрасывается окружающей жизнью, как не вошедший в социум.

Если это понятие рассматривать в таком широком плане, то можно создать такую широкую категорию, что «лишний человек» - это социальный аутсайдер, который социумом вытесняется.

Тогда понятно, так как и Печорин про себя говорил, что, как камень, «я возмутил налаженный быт окружающих людей и, как камень, едва не пошел ко дну».

Онегину, после того, как его прогнала Татьяна,- неизвестно куда деваться; и «здесь героя моего в минуту, злую для него, читатель, мы теперь оставим».

И никак, ни с какого боку сюда не входит. Обломов «жил на радость людям», говорит Захар на кладбище. Сюда же не входят другие герои Гончарова и, в частности, Райский, потому что Райский приходит как бы с «заданием наоборот», то есть не насиловать окружающий социум.

Третье понятие - «нигилист».

Понятие «лишнего человека» как социального аутсайдера . Сам Тургенев углубляет эту характеристику понятием донкихотства - лишний человек Тургенева всегда Дон Кихот, в отличие от Онегина, который - разрушитель; в отличие от Печорина, который тоже разрушитель. Лишний человек Тургенева даже внешне напоминает Дон Кихота - Рудин, например.

Из сочетания этих понятий, то есть социального аутсайдерства и то активного, то пассивного донкихотства - и родится понятие «лишнего человека». Донкихотство по Тургеневу никак не совпадает с идеей Сервантеса. Дон Кихот Тургенева - это всегда деятель, в отличие от Гамлета-созерцателя. Затем, это всегда - мечтатель, но с благими намерениями.

Потом эмигрантская мысль, чтобы углубить этого Дон Кихота как идею, скажет, что любой революционер, начиная с Ленина, обещающего «счастье и свободу», это всегда Дон Кихот и всегда - чума для любого нормального общества.

Тургенев до такой мысли ещё не доходит. Но вот этот мечтатель, с благими намерениями, который врывается в ткань жизни людей, разрывает эту ткань, но сам падает (потому что ткань начинают зашивать) - вот эта мысль в художественном плане раскрывается в «Записках лишнего человека».

Как это реализуется? В сущности, ситуация почти Евгения Онегина с некоторыми поправочками на 40-е годы. А именно, приезжает «столичная штучка» в провинциальный уездный городок, то есть не в губернский, где всё-таки губернатор и губернская знать, а в уездный городок. В городке есть какая-то администрация, которая управляется городничим, то есть это - третья-четвёртая ступень.

Но в отличие от Онегина приезжает не аутсайдер, а военный человек и приезжает по долгу службы (не по казённой надобности - не то высланный, не то сосланный - Печорин), по части рекрутского набора.

Его носят на руках, за ним ухаживают, все его приглашают и так далее, и как всякая столичная штучка, он как магнит притягивается и притягивает к себе опилки.

Какие опилки? Уездная барышня (Лиза Ожогина), мучимая неясными стремлениями, иногда плачущая от каких-то настроений, то есть человек, одержимый бурлящей душевностью.

Лиза Ожогина - дочь чиновных провинциальных родителей; естественно, что это как раз тот дом, где князь N начинает бывать ежедневно, потому что - надо же ему где-то бывать. И у князя N два соперника и уже не социальных, а в любви: один самый мелкий чиновник с уничижительной фамилией Бизьмёнков (как будто он - безымянный или безыменный) и другой его соперник, герой - «лишний человек» и тоже с уничижительной фамилией Чулкатурин (когда его надо оскорбить, то достаточно просто переиначить его фамилию - и князь N называет его господин Штукатурин).

Лишний человек - он даже социально как бы подготовлен, то есть сын очень разболтанного, как говорят в народе - «несуютного» отца, и снисходительной матери. У Хомякова тоже отец разболтанный, но его жена Мария Васильевна, урождённая - Киреевская, отстранила мужа от всех дел, загнала в заднюю комнату и занялась управлением имениями. Когда разболтанный отец и снисходительная маменька, то ясно, что имущество будет разорено, а сыну останутся крохи.

События развиваются так. Вступает в действие «Дон Кихот», который сразу же замечает, как начинают блистать глаза Лизы Ожогиной, как она начинает (как Татьяна Ларина) то краснеть, то бледнеть и только-только не доходит дело до письма с признанием.

На одном из балов Чулкатурин явно нарывается на ссору с князем, не имея, конечно, никакого права ни на Лизу, ни на ее внимание - никаких обещаний ему не давали, никаких объяснений не было. Чулкатурин (не то громким шепотом, не то в пол голоса) называет князя N «пустым петербургским выскочкой». Тот, танцуя с Лизой мазурку, сохраняет полное самообладание, а потом при разъезде с бала говорит Чулкатурину - «Вам, ведь, кажется, милостивый государь, угодно было сказать дерзость?» Вместо извинения Чулкатурин становится в позу и тогда ему дается небольшое предостережение, что «Вы можете, если Вам угодно, считать меня пустым человеком, но князья N никогда не были выскочками». После этого они стреляются, притом князь выбирает секундантом другого соперника, то есть Бизьмёнкова. Как всегда в таких случаях бывает, Чулкатурин не совсем промахивается, но ухитряется ранить князя в голову и этим решается всё. Дуэлянты сразу после поединка помирились, а князь выдумал некий предлог, связанный якобы с неосторожным обращением с оружием, чтобы объяснить свою рану.

В тот же день история стала известна. Чулкатурина выгоняют все, то есть весь город перед ним закрывает двери. Но главное в том, что эта дуэль разрушила у Лизы Ожогиной все ее последние остатки предосторожности, помышления о собственной участи, словом, она пошла, как кролик в пасть удава, навстречу своей беде. Стали вместе проводить много времени, весь город говорит о свадьбе, а вместо свадьбы там - связь.

После окончания командировки князь N делает прощальные визиты и на робкий, как бы виноватый, запрос старика Ожогина - как насчёт решительного объяснения и, вообще, когда Вас ждать, спокойно отвечает, что у него и в мыслях не было делать предложение Вашей дочери.

После этого по Российским законам есть только два выхода: или старику Ожогину немедленно брать подсвечник и бить этого князя по темени; или, поскольку Лиза девица, а не вдова, то можно было вчинить гражданский иск и только в Петербурге, то есть по месту службы князя. (Аналогии такого решения есть в литературе. Например, в романе «Война и мир» Анатоль Курагин уже женат, когда у него разыгрывается история с Наташей Ростовой, так как один польский помещик заставил его жениться на своей дочери и брал с него определённую плату за право Анатолю слыть за холостого человека.)

Вскоре Чулкатурин встречает Лизу в церкви; она стоит на коленях перед образами и по всему видно, что Лиза погибла для общества (для социума), но не для Бога. Хотя, конечно, у Лизы ещё не настоящее покаяние, так как мечта есть мечта - это как некий душевный рак.

Всё общество обращается к Чулкатурину со своим сочувствием, старики его принимают, но после дуэли Лиза возненавидела Чулкатурина и это уже навсегда.

Дальше вступает в дело Бизьмёнков и оказывается единственным порядочным человеком. И оказывается не просто порядочным человеком, а единственным способным рассудить - и по милости, и по правде. Как все русские незаметные деятели, он, в сущности, малословен, поэтому когда к нему Лиза обращается с робким вопросом: «Как Вы думаете, напишет он мне ещё раз». Тот отвечает: «Не думаю, Лизавета Кирилловна». Только Бизьмёнков жалеет и сочувствует Чулкатурину и очень просто ставит перед Лизой факт, что Чулкатурин Вас любит и он, конечно, бросился защищать Вас из любви. В конце концов, Бизьмёнков делает предложение, Лиза отвечает согласием, а старики Ожогины были рады хоть такому жениху. Через пол года Чулкатурин скончался от чахотки.

Это и есть тургеневский сюжет. В нем сразу же прочитывается будущий сюжет Рудина, с той только разницей, что Рудин «Дон Кихот» не по сердцу, а по голове; по сердцу он, в сущности, - глубокий эгоист. Рудин погибает на баррикаде в Париже 1848 года и погибает глупейшим образом, то есть когда баррикады оставляют, все убегают, тогда он выходит наверх баррикады, помахивая своей саблей и что-то такое пытается кричать. Естественно в него как в обычную мишень стреляют; и парижане, убегая, говорят - смотри, смотри, поляка убили. (Такой конец Рудин предсказывает в последнем письме к Наталье, то есть, что «я, в конце концов, умру за какой нибудь вздор, в который и верить не буду»).

Сам Тургенев втайне сочувствует Дон Кихоту, но именно по неразвитости и по зачаточному состоянию своего религиозного сознания. Поэтому даже такие люди, как Нежданов («Новь») всё-таки пользуются хоть каким-то, но вниманием. Нежданов также комичен, как любой другой лишний человек Тургенева. Нежданов - революционер «по стечению обстоятельств», как и Плеханов.

Плеханов был сыном вялого безвольного отца-тюфяка и распутной матери, так называемой шестидесятницы. Плеханов сам признавался Льву Тихомирову, что при таком воспитании и такой домашней обстановке «из меня мог бы выйти либо червонный валет (наемный убийца), либо революционер». Нежданов - незаконный сын. И именно по закону психологической компенсации ему, чтобы как-то уравнять себя в социальном раскладе, надо было стать в позу оппозиции, но в позу независимую. Точно так же практически вела себя Ася (повесть «Ася»).

Нежданов становится революционером, не понимая ни цели, ни задач этого движения, не зная даже и собственного негласного начальства, не зная, кто ими руководит. И, вообще, Тургенев, можно сказать, как будто человек из тайной полиции, видит всю суть такого революционерства изнутри.

Нежданова «начальство» направляет в народ для пропаганды, цели которой он не понимает. И происходит жуткая, комическая сцена, как его переодевают в желтый кафтан и делают прямой пробор на голове, чтобы он, так сказать, был похож на человека из народа. Потом он начинает учиться вставлять в свою речь народные слова и, наконец, когда выходит к мастеровым и что-то пытается пропагандировать, то мастеровые относятся к нему как к шуту, что совершенно правильно. Шута или бьют или поят водкой . Его напоили водкой, уложили в телегу, привезли по месту временного пребывания и когда он проспался и вспомнил этот позор, то застрелился.

От повести «Лишний человек» (50-е годы) до последнего романа «Новь» у Тургенева проходит как бы спектр этих людей, не нашедших своего места. Герцен, скажем, напишет роман «Кто виноват» и у него окажется, что виноват кто угодно, кроме лишнего человека.

Тургенев - человек достаточно разумный и вполне понимающий смысл лишнего человека - никому и никогда лишний человек помочь не может. Но сам Тургенев не доходит до последней мысли, что помогать людям, обществу людей можно только под Божиим руководством (непосредственным или через посредство - старческим, например); иначе, не получив благословения свыше, человек врывается, и разрывая и путая живую ткань жизни; и в конце концов, по закону самосохранения эта жизнь обязательно будет его выталкивать.

Лишний человек - это не человек не от мира сего. Неотмирность - это значит, что человек подчиняется внутренним, совсем другим законам, но законам и, прежде всего, - никогда не насилует свободной воли людей. Самая высокая ступень такой неотмирности - это апостолы (они хотели пойти в такое-то место, но Дух не допустил их (Деян.13.2–4; Деян.11,12; 16,6–7)).

У Достоевского, когда чёрт приходит к Ивану Карамазову, то говорит, что и я, мол, мог бы крикнуть вместе со всеми «Осанна», но тогда де не будет «необходимого минуса» и жизнь де станет скучна. То есть мысль о том, что лишние люди нужны де обществу для того, чтобы жизнь была не скучна (некий минус) - дьявольская.

У Тургенева в сюжетах чётко прослеживается тема прельщённости. Особенно это видно в характере Рудина. Когда он как будто бы изгоняется из усадьбы Ласунской, то его провожает один Басистов (учитель братьев Натальи Ласунской); бросается со слезами к нему на шею и у Рудина тоже показались слёзы, но, замечено, что эти слёзы самолюбивые: обида, укол самолюбию.

У Тургенева этот сюжет вмешательства не по Божьему повелению - этот сюжет и должен был быть «смазан» именно потому, что у Тургенева собственное религиозное сознание глубоко не развито.

Тургенев в своих произведениях всегда вводит какого-то антипода : обязательно человека искреннего и для которого вот эта живая ткань жизни обыкновенных людей не вызывает стремления всё переиначить и перевернуть, а, напротив того, он умеет относиться с уважением к обыкновенной жизни других людей, с уважением к их свободе и в глубине, безусловно, с уважением к образу Божьему.

Бизьмёнков, оставаясь презираемым человеком, сам никого не презирает и, в сущности, помогает людям залатать все разрывы, прорехи и, положивши аккуратненькую заплату, делает это так, что ткань жизни продолжает служить.

У антиподов Тургенева есть главное - уважение к жизни других людей, и есть не мечта о своих правах - переделать всё, а обыкновенное святое чувство обязанности по отношению к другим людям. Это-то и есть демаркационная линия: любой лишний человек (явно или не явно) несёт на знамени рукописание своих прав. Люди попроще имеют глубоко в сердце чувство своей обязанности перед другими.

Басистов, конечно, обязан довести до ума своих воспитанников, он уже чувствует свои какие-то обязанности к той семье, которая его приютила, - он уже как член семьи.

Чувствуется, однако, что Тургеневу к концу его творческого пути эти положительные люди и положительные характеры (антиподы) внутренне начинают надоедать; и именно потому, что в них нет игры. В антиподах Тургенева нет того, что потом Толстой будет называть «изюминкой».

В последнем романе Тургенева «Новь» есть герой Соломин, который, в конце концов, оказывается счастливым соперником Нежданова и женится на Марианне.

Как Соломин вводится в сюжетную линию романа? Нежданова приглашают в качестве домашнего учителя, то Соломин - это человек не то с инженерным образованием, не то человек-самоучка, но во всяком случае, он управляющий на каком-то заводе, а так как идет примерно 1868 год, то чиновники подумывали о том, не открыть ли им завод. Ясно, что Соломин в сюжетной ткани не только не аутсайдер, а деловой человек.

Любая фигура, если она входит в сюжетную ткань повествования, то она должна быть вплетена в нее многими связями, иначе она «зависает». Как Тургенев пытается увязать фигуру Соломина? Во-первых, роман «Новь» - это роман о неудаче народовольческого движения, так называемого, хождения в народ, то есть уже после выстрела Каракозова (1865 год), и второго покушения учителя Соловьева (1867 год). Революционная пропаганда народовольцев в деревне к 1873 году получила полное фиаско.

В конце романа арестовывают Маркелова, Нежданова - спасла смерть, то есть самоубийство. На заводе никакого выступления организовать не удалось, - фабричные так и не поняли, что надо этим топтунам.

В России тогда всё было в рамках строжайшей законности и если нет материала для обвинения, то следствие прекращалось, поэтому никого и не судили. Соломина тоже вызывали, но так как на него не было материала, то его «оставили в подозрении - и в покое».

В конце тургеневских романов все как бы прибиваются на место: Наталья выходит за соседа по имению - за Волынцева, Марианна выходит замуж за Соломина. Наиболее живое дело у сестер Локтевых ((«Отцы и дети»), то есть у Кати, которая выходит за Аркадия, и даже у Анны Сергеевны Одинцовой, которая вышла замуж не по любви, но «из-за убеждения». (мягкой фразой с иронией, что живут они в большом ладу и доживутся, пожалуй, и до счастья, пожалуй, до любви.)

Сюжет лишнего человека недаром оказывается столь живучим и в наше время, так как в 70-е годы XX-го века литературная критика старалась осудить Россию обыкновенную XIX-го века и признать все созидательные процессы не состоятельными и заранее обреченными на провал. Поэтому всякий камень, который возмущает ровную поверхность этой самой воды (общественной) был объявлен прогрессивным.

Но и вода бывает разная: есть болотная вода, которая загнивает, а есть озёрная вода, которая питается внутренними источниками, которые постоянно бьют откуда-то. Мы не можем их отследить, но мы не можем не видеть, что озеро не заболачивается.

Тургенев здесь абсолютно прав, что есть вот эта живая жизнь, даже созидательная, - может быть, по инерции, может быть, уже лишена этого настоящего живого творческого импульса.

Жизнь по инерции - это как у дерева, которое ещё стоит, а сердцевина уже гнилая. Хорошо, если от такого дерева, от корня пойдут сразу же молодые поросли - это и есть вегетативное размножение.

Тургенев вряд ли всё это может осмыслить сам, но он точно подмечает эту тихую заболачиваемость поверхности, так сказать, обыкновенной жизни. Жизнь по инерции порождает привычные понятия, которые уже лишенные живых соков, засыхают. По определению Гегеля: «предрассудки - это обломки древней правды». Но из обломков построить ничего нельзя, строят из хорошего леса.

С одной стороны, лишний человек, аутсайдер Дон Кихот пытается что-то сдвинуть с места и жизнь ему сопротивляется, а с другой стороны, по всей вероятности, человек должен идти; если человек останавливается, то - или потому, что он ищет вразумления, или это - беда его! он уже не ищет вразумления, так как считает, что и так уже хорош (самодовольство). Самодовольство и чувство внутренней самодостаточности всегда ложное, так как человек, объявляющий себя самодостаточным и правым, будет всегда глух к Божьему призыву. Это как раз и есть те уши, которые не слышат, и глаза, которые не видят.

В «тюфяке» есть, прежде всего, некая отрицательная самодостаточность. Тюфяк, правда, не чувствителен к ложным призывам-лозунгам, но он фактически становится глух вообще ко всякому призыву, иными словами - это те заложенные уши. Можно сказать, что это евангельский сюжет - дети мои со мной и дом заперт, чего тебе надо (ср. Лк.11,7).

7 а тот изнутри скажет ему в ответ: не беспокой меня, двери уже заперты, и дети мои со мною на постели; не могу встать и дать тебе.

Лев Толстой, вообще любивший парадоксальные характеристики, в частности, писал, что до Тургенева никаких «тургеневских женщин» вообще не было; начиная с Тургенева – они появились. (Утверждение спорное, как всякий парадокс; ведь и «Наталья Долгорукова» Рылеева – уже прообраз «тургеневских женщин». А этим образом вдохновлялись «декабристки», в первую очередь, М. Н Волконская).

Лаврецкий, конечно, не входит ни в какие лишние люди. Лаврецкий – это тюфяк, но он даже не аутсайдер.

Петр Иванов, «Смирение во Христе», Париж. 1925.

См. «Воспоминания» , М., - Л., «Academia», 1930.

Как говорил позднее Чехов – «между мужиками топчется и разные слова говорит».

Тихомиров В.Н., д. филол. н., профессорЗапорожский национальный университетВ статье анализируются образы» лишних людей» в творчестве И.С.Тургенева и А.П.Чехова. Центром анализа является статья И.С.Тургенева «Гамлет и Дон Кихот», в которой великий писатель развивает мысли об иронии Гамлета.Ключевые слова: традиция, ирония, «лишние люди», идеализация.Тихомиров В.М. «ЗАЙВІ ЛЮДИ» У ТВОРАХ І.С.ТУРГЕНЄВА ТА А.П.ЧЕХОВА / Запорізький національний університет, Україна У статті «Зайві люди» у творах І.С.Тургенєва та А.П.Чехова» аналізуються образи «зайвих людей» у творчості І.С.Тургенєва та А.П.Чехова. Центром аналізу є стаття І.С.Тургенєва «Г амлет та Дон Кіхот», у якій великий письменник розвиває думки про іронію Гамлета.Ключові слова: традиції, іронія, «зайві люди», ідеалізація.Tihomirov V.N. IMAGE OF «SUPERFLUOUS PEOPLE» IN THE WORKS OF I. TURGENEV AND A. CHEKHOV / Zaporizhzhya national university, Ukraine.The article is dedicated to analyzing image of «superfluous people» in the works of I. Turgenev and A. Chekhov. The article of I. Turgenev «Hamlet and Don Quixote», where the great writer develops thoughts about irony of Hamlet, is in the centre of analysis.Key words: «superfluous people», tradition, irony, idealization.Проблема «лишнего человека» охватывает всю мировую литературу; от Шекспира (трагедия «Г амлет») до корифеев русской литературы: Пушкина, Тургенева, Достоевского и Чехова. Предметом исследования в данной статье стали повесть И.С.Тургенева «Дневник лишнего человека», романы «Рудин» и «Новь», статья «Гамлет и Дон Кихот», а также произведения А.П.Чехова «Огни», «Рассказ неизвестного человека», «Дуэль» и другие».Творчество Тургенева и Чехова, безусловно, постоянно находится в поле зрения литературоведов. Большое внимание уделяется и проблеме героя, предположим, в работах таких современных авторов, какП.Чудаков, Г.Б.Курляндская, Е.В. Тюхова, В.Я.Минков, В.Сахаров Однако, вопрос о сопоставлении «лишних людей» в произведениях И.С.Тургенева И А.П.Чехова либо не поднимается, либо находится на периферии научных исследований. Поэтому, учитывая неразработанность проблемы, в предлагаемой статье поставлена цель сопоставить образы лишних людей в творчестве двух выдающихся русских писателей и определить степень тургеневского влияния на эстетику Чехова.В «Литературной энциклопедии терминов и понятий» дается такое определение этого типа: Социально­типологический тип, запечатленный в русской литературе первой половины 19 века; его главные черты: отчуждение от официальной России, от родной среды (обычно дворянской), чувство интеллектуального и нравственного превосходства над ней, и в тоже время - душевная усталость, глубокий скептицизм, разлад слова и дела .Наименование «лишний человек» вошло во всеобщее употребление после «Дневника лишнего человека» И.С.Тургенева. О «лишнем человеке» российский ученый В.Е. Хализев пишет следующее: «Другой персональный ряд составили герои, которые претендуют на статус личности, но не реализуются в качестве таковых, хотя и обладают яркими задатками, широкими возможностями (так называемые «лишние люди» от Онегина до Версилина)» .Черты духовного облика «лишнего человека» подчас в усложненном виде прослеживаются в литературе 2-й половины 19-го начала 20-го века. Уже современная критика в лице А. Дружинина и А. Григорьева признала типичность образа тургеневского Челкатурина. А. Г ригорьев писал, что повесть - это глубокая искренняя исповедь болезненного и душевного момента, пережитого многими, может быть, целым поколением.Правда, в примечании к повести указывается, что А.Дружинину и А.Григорьеву не удалось раскрыть подлинный социально-исторический смысл ’’Дневника лишнего человека’’. Заслуга И.С.Тургенева в том, что он сумел раскрыть психологию этого больного типа, что признали последующие русские писатели, в том числе и А.П.Чехов.Анализируя психологию своей больной души, Челкатурин, как потомок Гамлета, отмечает свою ’’неестественность’’ и ’’натянутость’’, стремление анализировать каждое движение своих переживаний: ,Я разбирал самого себя до последней ниточки, сравнивал себя с другими, припоминал малейшие взгляды, улыбки, слова людей... Целые дни проходили в этой мучительной, бесплодной работе’’ . Этот самоанализ, особенно после дуэли с князем, доводит Челкатурина до своеобразного удовольствия: ’’Только после изгнания моего из дома Ожогиных я мучительно узнал, сколько удовольствия человек может подчеркнуть из созерцания своего собственного несчастья.В романах ’’Рудин’’, ’’Дворянское гнездо’’, ’’Новь’’ И.С.Тургенев углубляет изображение образа ’’лишнего человека’’ социально-политическими и философскими чертами. Итогом раздумий Тургенева на эту тему явилась его знаменитая статья ’’Гамлет и Дон Кихот’’.Неслучайно Чехов рекомендовал эту статью в своем письме к М.П.Чехову в 1879 г. Тургеневские традиции в изображении ’’лишнего человека’’ у Чехова проявляются в самых различных формах - от непосредственного влияния в повестях ’’Дуэль’’, ’’Рассказе неизвестного человека’’, ’’Огни’’ и др., до использования идеи этого типа в усложненном и измененном виде. Тургенев вслед за статьей Чернышевского ’’Русский человек на рандеву’’ развил эту ситуацию. Эту проблему также развил Чехов в произведениях ’’На пути’’, ’’Огни’’.Уже современники отмечали традицию Тургеневского ’’Рудина’’ в рассказе «На пути». Например,Г.Короленко отмечал, Чехов очень верно отметил старый тип Рудина в ’’новой шкуре’’, ’’новой внешности’’ так сказать. И.Ладожский писал: ’’Перед читателем вырастает фигура Дон Кихота, пожалуй, Рудина [цит. по 9: т.5, 674].Как и Тургенев в «Рудине», Чехов рисует скитальческую, бесплодную жизнь Лихарева: ’’Во всю жизнь мою я не знал, что такое ’’покой’’. Я изнывал от тяжелого, безотказного труда, терпел лишения, раз пять сидел в тюрьме, таскался по архангельским и тамбовским губерниям . Как и Рудин, он обладает ораторским даром, увлекая Иловайскую. В традициях Тургеневского ’’Рудина’’ их встреча не перерастает в любовь.Повесть «Огни» «создавалась в знаменательный для Чехова 1888 год, который справедливо считается переломным для его творчества. Мысли о бренности жизни и ничтожестве человека, о неизбежности смерти ставшие центром повести, были близки Тургеневу. Это характерно также для его повестей «Призраки», «Довольно». Но главное, что сближает эти повести с другими произведениями Чехова этого периода - это решение тургеневской темы «русский человек на рандеву». Пытаясь разрешить эту проблему, герой в духе «лишних людей» без конца размышляет, анализирует свои чувства и, наконец, позорно бежит от возлюбленной Кисочки. Правда, эта тургеневская тема разрабатывается Чеховым в другом ключе. Тут, прежде всего, следует иметь в виду разницу эпох, объясняющих различие характеров «лишних людей» у Тургенева и Чехова.Ананьев, персонаж чеховской повести, критикуя «наше поколение лишних людей» за их виртуозность мыслей, видит в этом болезнь века: «Эту виртуозность, игру в серьезную мысль наше поколение внесло в литературу, политику. А с виртуозностью внесло оно свой холод, скуку, односторонность» .Тургеневский Челкатурин, этот «лишний человек» предшествующей эпохи, тоже разбирает себя до «последней ниточки», находя в этом даже удовольствие. Правда, Тургенев делает акцент на социально­психологической причине неудач Челкатурина: «Во все продолжение жизни я постоянно находил свое место занятым между моими чувствами и мыслями» «...», находилось какое-то - бессмысленное, непонятное и непреодолимое препятствие .Тургенев отмечает романтический, идеальный аспект взаимоотношений мужчины и женщины, хотя драматический финал этой любви далек от идеального аспекта. В отличие от Тургенева Чехов не только не идеализирует отношение Ананьева к Кисочке, но и переводит их в более прозаическую, будничную обстановку. Чехов, описывая внешность Ананьева, называет его «мужчиной в самом соку», подчеркивая его физическое здоровье и уверенность в себе: «Его загорелое толстоносое лицо и мускулистая шея как бы говорили: Я сыт, здоров, доволен собой» .Встретив Кисочку, он испытывает естественные привычки, желая завести с ней роман: «Я шел за ней, любовался ее нежной шеей и плечами. Мне было приятно, что она замужем. Для мимолетных романов замужние представляют более подходящий материал, чем барышни. Приятно также было мне, что мужа нет дома» . Он соблазнят Кисочку грубо и бесцеремонно: «Не спрашивая ее согласия, мешал ей говорить, и насильно потащил ее к себе в гостиницу» .В отличие от Ананьева Кисочка полюбила страстно и глубоко. «То, что для меня составляло обыкновенный любовный экспромт, для нее было целым переворотом в жизни», - говорит Ананьев . Как истинный «сын» Гамлета, он начинает выискивать и анализировать недостатки Кисочки: «Меня немножко коробило от мыслей, что, передавая, честная и страдающая женщина так легко в какие- нибудь три-четыре часа сделалась любовницей первого встречного. Это уж мне, как порядочному человеку, видите ли, не понравилось» .Признание в любви Кисочки представляется ему сентиментальным, приторным и неумным. Во всех своих переживаниях он, по его выражению «искал, прежде всего, глубины мысли». «Исполнив долг» по отношению к ней, он вернулся в свой номер и уснул крепким, «безмятежным сном туриста».Верный «сын» Гамлета, Ананьев продолжает анализировать мотивы своего поведения, особенно бегство от Кисочки. Причем в отличие от тургеневских «лишних людей» он не скрывает от себя свое «подлое бегство»: «Как видите, мое мышление не помешало мне удариться в подлое, изменническое бегство»,- размышляет он. Он продолжает анализировать свой поступок с точки зрения нравственных норм, совести порядочного человека: «Я один на один остался со своей совестью, мне стало понятно то, что мною совершено зло равносильное убийству». Правда, это нравственное чувство он пытается заглушить мыслью, «Что все-вздор и суета, что я и Кисочка умрем и сгинем, что ее горе ничто в сравнении со смертью». Это дало основание обвинять самого Чехова в пессимизме.Кстати, после выхода «Довольно» и «Призраков» Тургенева тоже обвиняли в пессимизме. В.Я.Минков в книге «Художественный мир прозы А.П.Чехова» совершенно справедливо отмечает: «Еще совсем недавно идейная суть многих чеховских произведений неправомерно выводилась непосредственно из высказываний героев, что приводило к искажению этой сути» . Правда, исследователь довольно туманно высказывается по этому поводу, рассуждая, что необходимо устанавливать конкретно в каждом отдельном случае, чем являются слова героя для самого героя, с какой целью он их произносит, к кому они обращены. Эта мысль отнюдь не оригинальна, ибо была уже отмечена нашими учеными. Конечно, при анализе позиции автора нужно учитывать, прежде всего, логику развития сюжета и взаимоотношения персонажей.В центре повествования - символический образ огней, который «преследует» повесть от начала и до конца: «Огни были подвижны. В них, тишине и унылой пене телеграфа чувствовалось что-то общее.Казалось какая-то важная тайна зарыта под насыпью, и о ней знали только огни, печь и проволоки» .И в финале повести, подводя итоги пережитого, Ананьев признает, что он увозил с собой ни одного решенного вопроса и от «всего разговора теперь утром у меня в памяти как на фильтре оставались только огни и образ Кисочки». Ананьев не случайно оставляет в памяти эти два образа. Именно они являются ведущими в повести.В своем письме Чехов относительно философии пессимизма («на этом свете ничего не разберешь») ссылается на авторитет Сократа и Вольтера» . Что касается Кисочки, то ее образ для Ананьева тоже ассоциируется с огнями: «Самые разнообразные мысли в беспорядке громоздились одна на другую, путались, мешались друг другу, а я, мыслитель, уставясь в землю лбом, ничего не понимал». Несмотря на нравственное суждение зла равносильного убийству, оно разбудило в нем мысли - «меч анализа», как отмечал И.С.Тургенев о Гамлете: «Он сознает свою слабость, но всякое самосознание есть сила», писал Тургенев в статье «Гамлет и Дон Кихот». Отсюда проистекает его ирония, противоположная энтузиазму Дон Кихота » .Статья Тургенева «Гамлет и Дон Кихот» занимает одно из центральных мест в мировоззрении Чехова. Мысли Тургенева об иронии Гамлета отразились во многих его произведениях, особенно в повестях «Огни» и «Рассказ неизвестного человека». В этом отношении интересное наблюдение содержится в статье С.Б. Рубиной «Природа иронии Чехова». Проанализировав повесть Чехова «Огни», Рубина делает вывод: «Не все в мире может быть познано, объяснено, более того сущность вещей закрыта для познающего сознания. Отсюда - природа чеховской иронии» . Однако, по мнению автора статьи, ирония Чехова не безгранична: «Несмотря на то, что писатель утверждает принципиальную невозможность для человека познать логику бытия, найти гармонию в мире, его не оставляет ощущение того, что эта гармония существует, не оставляет предчувствие творца, которому эта логика ведома» . И все-таки Рубина, утверждая, что ирония у Чехова не безгранична, не утруждает себя конкретно разобраться в факт небезграничности этой иронии.Действительно, если повесть «Огни» дает основания для выводов автора статьи, то такие произведения как «Степь», «Дом с мезонином», «Дама с собачкой» не укладываются в эту схему.Очень сложной и противоречивой является повесть «Рассказ неизвестного человека», в частности личность эго персонажа- Орлова, ирония которого направлена на критику тургеневских романов, особенно «На кануне». Орлов иронично заявляет: «Всю свою жизнь открещивался от роли героя, всегда терпеть не мог тургеневские романы . И далее: «Тургенев в своих произведениях учит, что всякая возвышенная, честно мыслящая девица уходила с любимым мужчиной на край света и служила эго идее», - сказал Орлов, иронично щуря глаза . Орлов не ограничивается ироничной критикой Тургенева. Объектом эго иронии становится вся современная жизнь: «Это была ирония привычная, старой закваски, и в последнее время она показывалась на лице уже без всякого участия воли, - как бы по рефлексу».На протяжении развития сюжета повести личность Орлова не вызывает симпатии читателя. А его иронию по любому поводу автор называет «кашей». Его философию любви, которую он демонстрирует перед Зинаидой Федоровной, терпит поражение: «На любовь я, прежде всего, смотрю как на потребность моего организма, неизменною и враждебною моему духу» . В этой философии категория долго, которую исповедует Тургенев, напрочь отсутствует.Орлов прячется от своей возлюбленной самым недостойным образом. А после ее смерти устраивает в пансион собственную дочь. Чехов сознавал, что ирония «без берегов» в интерпретации Орлова может завести человека в нравственный тупик нигилизма. Тут он мог повторить слова Ф.Ницше: «Привычка к иронии (...) портит характер, она придает ему постепенно силу злорадного превосходства (...), начинает походить на злую собаку которая, кусаясь, к тому же научилась, и смеяться» .Эту же мысль Ницше развил Блок в статье «Ирония», характеризуя иронию как «симптом утраты человеческого в человеке». И все-таки, осуждая цинизм иронии Орлова, Чехов не исчерпывает к нему своего отрицательного отношения. Именно Чехов избрал эго инструментом для критики великого русского писателя Тургенева, которого он раньше оплакал в рассказе «В ландо».Этот парадокс Чехова в какой-то мере объясняет письмо к О.Л. Книппер-Чеховой: «Читаю Тургенева. После этого писателя останется одна восьмая или одна десятая из того, что он написал. Все остальное через 25-35 лет уйдет в архив» [цит. по 9: т.10, 195].Конечно, это заявление можно оставить «на совести» Чехова, потому что его «пророчество» не подтвердилось. Да и писалось оно в 1902 году перед смертью писателя. Неожиданно в письме к той жеО.Л. Книппер-Чеховой в 1903 году Чехов заявляет: «Никогда раньше не тянуло так к Тургеневу как теперь» [цит. по 9: т.11, 473].Как видно, Чехов весь создан из иронических парадоксов, которые особенно проявились накануне его смерти.Повесть «Дуэль», по справедливому мнению исследователей, - одна из самых «литературных» произведений Чехова [цит по 9: т.7, 692]. Персонажи повести, особенно Лаевский, сопоставляют себя и цитируют героев Пушкина, Лермонтова, Тургенева, Толстого и др. Но чаще других Чехов обращается к Тургеневу, описавшему драматическую судьбу «лишнего человека». Лаевский аттестует себя так: «Для нашего брата- неудачника и «лишнего человека» все спасение в разговорах» . Он же пытается явно не без влияния тургеневской статьи «Гамлет и Дон Кихот» объяснить психологию этого типа: «Я должен обобщать каждый свой поступок, я должен находить объяснение и оправдание своей нелепой жизни в чьих- либо теориях, литературных типах, в том, например, что мы, дворяне, вырождаемся и прочее» .Хотя Лаевский ссылается на авторитет Льва Толстого, но больше других к проблеме «лишнего человека» обращался Тургенев в своих романах и статье «Гамлет и Дон Кихот». Фон Карэн называет Лаевского «сколком с Рудина». Тот же Лаевский выбирает себе в союзники шекспировского Гамлета: «Своей нерешительностью я напоминаю Гамлета - думал Лаевский дорогой. - Как верно Шекспир подметил! Ох, как верно!». Частое обращение Лаевского к классикам мировой литературы объясняется и тем, что он был «когда-то на филологическом факультете». Однако тургеневский образ «лишнего человека» в лице Лаевского выглядит в явно сниженном и даже пародийном варианте: «И пил много и не вовремя играл в карты, призирал свою службу, жил не по средствам, часто употреблял в разговоре непристойные выражения». Критиком и антиподом Лаевскому в повести выступает зоолог Фон Карэн. С его слов Лаевский обвиняет Тургенева в своей бездеятельности, выдумавшего неудачника и «лишнего человека».В одну компанию с тургеневскими героями Фон Карэн включает Онегина, Печорина и даже байроновского Каина. Взаимная неприязнь Фон Карена и Лаевского приводит к дуэли, правда, без смертельного исхода. Сцена дуэли описана с явной ссылкой на Тургенева и Лермонтова: «- Господа, кто помнит, как описано у Лермонтова - спросил Фон Карэн, смеясь. - У Тургенева также Базаров стрелялся с кем-то». Вообще Фон Карен, критик Тургенева в чеховской повести «Дуэль», напоминает Орлова из повести «Рассказ неизвестного человека». Итак, связь персонажей Чехова с «лишними людьми», особенно в повести «Дуэль», не вызывает сомнения.В.Я.Минков пишет: «Намерение подарить нас новым изданиям «лишнего человека» так и сквозит в целой повести» . Правда, по мнению Минкова, эти традиции в повести «Дуэль» идут как бы в обратном направлении. Минков выделяет следующие отличия чеховских персонажей от героев классического романа о «лишних людях» в изображении любви во взаимосвязи с другими персонажами, пожалуй, в главном: «Герой онегинского типа - общественный тип общественного масштаба, которым измеряется его социальная ценность. У персонажа Чехова поведение не детерминировано жестко ни социальным положением, ни уровнем культуры, ни теоретическими взглядами» . Минков делает вывод: «Читатель относится к герою еи как к представителю чего-то общего (культуры, идеологии, класса), а как к единичному человеку» .Наблюдения Минкова заслуживают внимания, хотя и не лишены недостатков - в противопоставлении у чеховского персонажа единичного, индивидуального и общественного, типического. Особенности чеховского искусства Минков определяет «болезнью времени»: «Именно глубокое осознание болезни времени и противостояние ее во многом определили новаторство и оригинальность творчества писателя».Весьма характерен разговор Волкова и Владимира Ивановича в повести «Дневник лишнего человека» о драматической судьбе молодого поколения: «От чего мы в начале такие страстные, смелые, благородные, верующие к 31-35 годам становимся уже полными банкротства. Отчего один чахнет в чахотке, другой пускает пулю в лоб, третий ищет забвения в водке и картах» .В отличие от Волкова, уставший от жизни Владимир Иванович все таки более оптимистично смотрит на судьбу молодого поколения: «Хочется играть видную самостоятельную благородную роль, хочется делать историю». И тут с ним солидарен сам Чехов во многих своих, особенно последних произведениях: «Жизнь дается один раз и хочется прожить ее бодро, осмысленно - особенно в последних своих произведениях».В рассказе «Верочка» (1887 г.) Чехов использует традиционную тургеневскую тему «Русский человек на рандеву». Уже современники писали о сходстве Верочки с Асей - героиней одноименной повести Тургенева [цит. по 9: т. 6, 638]. В. Альбов в духе Чернышевского резко критиковал Огнева - героя повести: «Очевидно, Огнев - дряблая натура прожженная нравственным маразмом» [цит. по 9: т.6, 639]. Отмечали также традиции Тургенева в описании природы: «Его описание природы несколько напоминает традиции Тургенева»Г ероиня рассказа Верочка своей духовной красотой напоминает тургеневских женщин, которые ждут от мужчины помощи в ее неприятии «сытой» среды и «бесцветной» жизни: «Я не выношу постоянного покоя и бессмысленной жизни, не выношу наших бесцветных и бедных людей, - говорит она Огневу» . Для нее нет выше счастья, как видеть его, идти за ним, хоть сейчас, куда он хочет, быть его женой и помощницей. Слова Верочки застают его врасплох, будоражат его омертвевшие чувства: «Он злился, стучал кулаками, проклинал свою холодность», - пишет автор .Вступает в силу рефлексия «лишнего человека», которая «заедала» тургеневского героя, в частности, Рудина в его общении с Натальей. Правда, в отличие от Тургенева Чехов «разбавляет» переживания Огнева прозаическими психологическими деталями. Так, излияния любви Верочки кажутся ему притворными и несерьезными: «Он чувствовал сострадание к Верочке, боль и сожаление, что из-за него страдает хороший человек» .Уже современники отмечали психологизацию стиля Чехова в его рассказах этого периода, в частности, в рассказе «Верочка». Д.Г. Григорович отмечал, что «он захватывает мотив любви во всех его тончайших и сокровенных переживаниях» [цит. по 9: т. 6, 638-639]. Правда, в отличие от Тургенева Чехов гораздо отчетливей и рационалистичнее критикует «лишнего человека»: «Что ни говорил Огнев, все до последнего слова казалось ему отвратительным и плоским. Чувство вины росло в нем с каждым шагом... Стараясь возбудить себя, он глядел на красивый стан Верочки, на ее косу... Но все это только умиляло, но не раздражало его душу» .Как мы убедились, сопоставлять «лишних людей» у Чехова с тургеневским Рудиным логичнее всего, опираясь на повесть «Дневник лишнего человека». Не менее перспективным является сопоставление его с героями «хождения в народ» романа Тургенева «Новь».В романе «Новь» Тургенев аттестует Нежданова как ярчайшего представителя семейства Гамлетов, отягощенного еще наследственностью «романтика реализма» (как называет его автор). Уже в начале романа Паклин, которому отводится важная роль, характеризуя Нежданова, называет его российским Гамлетом . Как никто другой из тургеневских «лишних людей» Нежданов подходит к этой роли. В своей знаменитой статье «Г амлет и Дон Кихот» Тургенев пишет: «Он скептик - и вечно возится и носится с самим собой., сомневаясь во всем, Гамлет, разумеется не щадит и самого себя.Гамлет преувеличенно бранит себя, постоянно наблюдая за собой, вечно глядит внутрь себя, он знает до тонкостей все свои недостатки, призирает их, призирает самого себя» . В этой характеристике следует особо отметить дух сомнения и критике себя у Гамлета.Тургенев не случайно избрал российского Гамлета критиком антигуманистических порядков самодержавной России. Уже в свом первом появлении на страницах романа Нежданов бичует эти порядки: «Пол России с голоду помирает, везде шпионство, притеснения, доносы, ложь и фальшь». Кульминацией его критической мысли является его стихотворение «Сон»: Все спят! Спит тот, кто бьет, и тот, кого колотят! Спит непробудным сном отчизна, Русь святая! .На протяжении развития сюжета Нежданов мечется между своим призванием делать дело и неверием в это дело. Резким диссонансом к стихотворению «Сон» звучит стихотворение о смерти: «Милый друг, когда я буду умирать - вот мой приказ.» . «Этот скептицизм, это равнодушие, это легкомыслие, безверие - как согласовать все это с его принципами», - терзается он. Тургенев пытается определить метания Нежданова как «романтика реализма»: «Они тоскуют о реальном и стремятся к нему, как прежние романтики к идеалу. Они пассивные, исковерканные и мучаются самой этой исковерканостью как вещью самой к их делу исходящей» . В конце романа эту характеристику Нежданова дает Саплин. В своих самобичеваниях Нежданов не без наслаждения уподобляет себя Гамлету: «О, Гамлет, Гамлет, датский принц, как выйти из твоей тени? Как перестать подражать тебе во всем, даже в позорном наслаждении самобичевания?»Пытаясь «пойти в народ», Нежданов стремится «опроститься», выйти из роли Гамлета: «А ты, неведомый нам, но любимый нами всем нашим существом, всей кровью нашего сердца, русский народ, прими нас и научи нас, чего мы должны ждать от тебя» . Как и в предшествующих произведениях о «лишних людях», Тургенев разрабатывает вновь тему «человек на рандеву», правда, решает ее на принципиально ином уровне. Речь идет о взаимоотношениях Нежданова и Марианны. В отличие от прежних тургеневских женщин, узнав о подготовке «хождения в народ» она без колебаний соглашается принять в них участие. Их любовь рисуется Тургеневым с привлечением высоких романтических средств выражения: «Эта чудесная девушка - Марианна - в это мгновение стала для Нежданова воплощением родины, счастья, борьбы, свободы» . Если Нежданов предчувствует трагические последствия «хождения в народ», то Марианна, несмотря на его мысли о смерти, «зажигается» стремлением отдать всю себя за счастье народа: «- Ты прав! Но, может быть, мы уцелеем, ты увидишь, мы будем полезны» . Далее идет центральная сцена сюжета романа - «хождения в народ». О своей трагической «опросталости» Нежданов признается в письме к своему другу Силину: «Вот уже две недели, как я хожу в народ - и, ей-же-ей ничего глупее и представить себе нельзя.Вот Марианна верит... Она даже башмаки для себя пробовала сшить... А лицом вся розовая и светлая, словно клад нашла, словно солнце ее озарило» .Для Нежданова «хождение в народ» заканчивается трагической сценой в кабаке. Эта сцена окончательно, по словам Нежданова, «доказала мне мою несостоятельность». «- Марианна, я обязан сказать тебе, что я не верю больше в это дело, которое нас соединяло, - говорит он перед смертью».К социальным истокам трагедии Нежданова Тургенев прибавляет и природный фактор: «Я был рожден вывихнутым, хотел себя выправить, да еще хуже себя вывихнул, - признается он Марианне». В ситуации «русский человек на рандеву» «лишний человек» трагически прозревает, а Марианна отдает себя служению народным идеалам. Тургенев здесь использует свою традиционную тему, однако, решает ее уже в более широком аспекте.Новаторство этого романа осознал Лев Толстой: «Лучше всего «Новь»: тут выведено что-то реальное, соответствующее жизни». А в Рудине, Лаврецком, Базарове - ничего нет. Что говорит Базаров, то только разве и хорошо. Да и быть ничего не могло: ведь те движения, представителями которых являются Рудин, Лаврецкий, совершались только в умственной сфере, в поступки не переходили. От того-то и не могли дать содержания художественному произведению, тогда как «Новь» могло» [цит. по 8: т. 12, 543]. Л. Толстой, который так дорожил общением своих героев с народом, не случайно выделил «Новь» среди других произведений Тургенева. «Настоящая» русская женщина - Татьяна - называет героев «опростелыми» за их стремление слиться с народом.Чехов тоже в некоторых своих произведениях изображает стремление к слиянию с народной массой. В этом плане характерной является его повесть «Моя жизнь» (1896 г.), в которой драматическая история рассказчика и Маши, их стремление «опроститься» напоминают тургеневскую ситуацию в романе «Новь». Рассказчик приобщается к деревенскому образу жизни: «Я вставал рано, с рассветом, и тот же час принимался за какую-нибудь работу. Я починял телеги, проводил в саду дорожки, капал гряды, красил крышу на доме. Когда пришло время сеять овес, я пробовал двоить, скородить, сеять» . И все-таки, подобно тургеневскому герою, он не может переломить свою «городскую натуру»: «Я не знал сельского хозяйства, и не любил его, и в жилах моих текла чисто городская кровь». Однако, в отличие от тургеневского Нежданова с его «эстетической» наследственностью, чеховский герой с большей свободой верит в деревенский быт. Маша при этом не может отвыкнуть от привычной аристократической жизни: «Она негодовала, но в душе собиралась накипь, а я, между тем, привыкал к мужикам, и меня все больше тянуло к ним. В самом деле, были и грязь, и пьянство, и глупость, обманы. Но, при всем том, однако, чувствовалось, что жизнь мужицкая держится на каком-то крепком, здоровом стержне».Этот народный стержень он видит в «чувстве правды», чего нет в Маше и ее окружении. Так постепенно наступает «отрезвление» Маши, ее разочарование в попытках «опроститься». Начинается разочарование и в возлюбленном: «Как это она такая единая, воспитанная, открытая, могла попасть в этот жалкий, провинциальный пустырь..., и, как это она могла забыться до такой степени, что увлеклась одним из этих людей и больше полгода была его женой». В финале повести в своем прощальном письме к рассказчику она отказывается от своего «опрощения» и просит порвать нить, «которая еще держится, связывая меня и Вас», - говорит она рассказчику.В отличие от тургеневской Марианны она без сожаления обрывает свою связь с прошлым и с Россией, уезжает «туда на волю, в Америку». Расставаясь с Машей, рассказчик теряет интерес к своим стремлениям слиться с народом и выполняет свои обязанности без всякого энтузиазма. Свою новую жизнь он сравнивает с кольцом, на котором написано: «Ничто не проходит» . «То, что я пережил, не прошло даром. Я стал рабочим уже привыкшим. И не выйдет ничего страшного в том, что, я телом дворянин, ношу ведра с краской и вставляю стекла».«Опрощение» Маши не состоялось; она живет теперь заграницей, сообщает рассказчик. Г ероиня повести явно выпадает из типологических связей с тургеневскими женщинами, в частности Марианной из романа «Новь».Рассказ «Невеста» (1903 г.) написан в тургеневских традициях о «новых людях». В рассказе проявляется чеховский скептицизм и неопределенность, что было отмечено современниками писателя. Прежде всего, в связи с образом героини романа Нади. М. Гертензон писал: «‘Новой’ Нади почти совсем не видать. Какой переворот произошел в ее душе - об этом трудно догадаться по тем немногим внешним признакам, которые дал художник [цит. по 9: т. 10, 472]. Достоинство рассказ современники видели в мажорном настроении его финала: «Бодрый сильный аккорд. звучит как победный клич, как торжество над мертвой скукой и полностью серой однообразной обыденностью» [цит. по 9: т.10, 474].Тургеневские традиции решаются здесь в переработанном чеховском стиле. Это, прежде всего, проявляется в образах главных персонажей - Саши и Нади. Учитель и наставник Нади - Саша - в повести Чехова лишен «тургеневского интеллектуального ореола». Он вызывает в сознании Нади чувство чего-то нелепого. Но в этой нелепости столько прекрасного, что «едва она только вот подумала о том, не поехать ли учиться, как все сердце, вся грудь обдало холодком, залило чувством радости, восторга» . Призывы Саши к деятельности, его советы «перевернуть жизнь» зажигают ее. Она бросает дом и уезжает «действовать», Однако, ее ждет первое разочарование в жизни Саши после посещения его квартиры в Москве: «В его комнате было накурено, наплевано., и на столе, и на полу было множество мертвых мух. И тут было видно по всему, что личную жизнь свою Саша устроил неряшливо, жил, как придется, с полным призрением к удобствам» . Финал рассказа, где описывается приезд Надив родной дом, проникнут грустным лиризмом как прощание с прошлым и надеждой на светлое будущее: « .Ей казалось, что в городе, все давно уже состарилось, отжило и все только ждет ни то конца, ни то начало чего-то молодого, свежего. О, если бы поскорее наступила эта новая, ясная жизнь» И описание смерти Саши в финале рассказа не меняет надежду Нади на светлое будущее: «Прощай, милый Саша!», думала она. И впереди ее рисовалась жизнь новая. широкая, просторная. И эта жизнь еще неясная, полная тайн, увлекала и манила ее.Конечно, представления Нади о новой жизни полны романтичных иллюзий и загадок, что было уже отмечено как недостаток современниками Чехова. В рассказе «Невеста» завершаются поиски Чеховым положительных и, даже, идеальных основ жизни, которые были намечены в повестях «Рассказ неизвестного человека» и «Дуэль». В этих поисках он близок к Тургеневу, и особенно, в его позднем творчестве (роман «Новь», «Стихотворения в прозе», «Порог»). Правда идеальные тенденции в художественном созерцании Тургенева проявились глубже, чем в скептицизме и объективности Чехова. И все-таки, и Тургенев, и Чехов, обращаясь к изображению светлых общечеловеческих сторон жизни, находящихся в преддверии будущего, обратились к романтическим стилевым средствам. Эти идеальные порывы Тургенев находил в деятельности «новых людей», Чехов - в общечеловеческих стремлениях личности в преддверии революции 1905 года.О тургеневской традиции в своем рассказе Чехов недвусмысленно осознавал: «Пишу рассказ для журнала для всех, на старинный манер, на манер 70-х годов». Ковыряясь в 70-годах, Чехов, вероятно, имел в виду рассказы, повести и романы того времени о девушках и женщинах, уходивших из дома, как у Тургенева в его стихотворении-прозе «Порог».Как отмечается в примечании к рассказу, «Невеста» собрания сочинений Чехова, он долго обдумывал и перелистывал финал рассказа о возможности прихода Нади в революцию. Интересны в связи с этим воспоминания Вересаева о чтении этого рассказав присутствии его и Горького. Вересаев высказался весьма характерно: «И такие девицы, как Ваша Надя, в революцию не идут», - глаза его (Чехова - В.Т.) взглянули с суровой настороженностью. - Туда разные пути бывают [цит. 9: т.10, 466].Как видим, на романтические неопределенные колебания Нади о своей будущей судьбе, Чехов отнюдь не исключал ее пути в революцию. Тут его позиция напоминает тургеневскую, изложенную в ее знаменитом стихотворении-прозе «Порог».В своей драматургии Чехов часто обращается к тургеневским традициям, особенно в драме «Иванов» (1899 г.). В образе главного персонажа просматриваются традиции «второго Гамлета» . По­добно шекспировскому герою и тургеневскому «лишнему человеку» он обладает сложной и противоречивой психологией: «В каждом из нас слишком много колес, винтов и клапанов, чтобы мы могли судить друг о друге по первому впечатлению или по двум, трем внешним признакам... И сами мы себя не понимаем» , говорит он доктору Львову. Его душевные метания обостряются из-за любовных переживаний. Его жена - Анна Петровна - обвиняет его в измене: « Бесчестный, низкий. Ты лгал мне о правде, о добре, о светлых, честных планах» . Она же обвиняет его в том, что он из-за денежных соображений хочет завладеть своей возлюбленной - Сашей. По словам Саши, Иванов - «хороший, несчастный, непонятный человек», которого она хочет поставить на ноги, исполнить свою задачу. Любовь Саши представляется его измученной душе «издевательством над его чувствами»: «Пора взяться за ум. Поиграл в Гамлета, а ты - возвышенную девицу - и будет с нас», - заверяет он Сашу.В своем последнем монологе он фактически повторяет классические доводы «лишнего человека»: «Был я молодым, горячим, искренним, неглупым; любил, ненавидел, сражался с мельницами, бился лбом об стены, не соизмерив своих сил, не рассуждая, не зная своей жизни. И вот как жестоко мстит мне жизнь, с которой я боролся». Правда, в этом заявлении явно в ослабленном виде звучат социальные мотивы его раздвоенности и усиливаются любовные мотивы. В отзывах критиков на своеобразие типа Иванова ставился этот тип «в ряды героев нашего времени - Онегиных, Печориных, Бельтовых и Рудиных» [цит. по 9: т. 12, 352]. А сам Чехов в письме к В.Г. Короленко отметил, что в его отношении к Иванову «у него не хватило тургеневской тонкой иронии» [цит. по 9: т. 12, 343].Особенно плодотворно тургеневское влияние проявилось в чеховской «Чайке» (1896 г.). Это влияние чувствуется в образе публициста, известного писателя Тригорина. Именно он является зачинателем тургеневской темы в драме. Оценивая свою писательскую деятельность перед Ниной Заречной, он говорит: «Мило, но далеко от Толстого». Или «Прекрасная вещь. Но ’Отцы и дети‘ Тургенева лучше». И далее - на своей могиле он начертал бы такие слова: «Здесь лежит Тригорин. Хороший был писатель, но писал хуже Тургенева».По его несомненное влияние попала его возлюбленная - Нина Заречная. Подобно тургеневским девушкам она порывает с домом и уходит в Москву, в большой мир, становится актрисой. Но в отличие от героинь Тургенева не находит счастья, ни в любви Тригорина, ни в провинциальной театральной жизни. Ее прощальный монолог, наполненный драматическим лиризмом, явно перекликается с прощальными словами Рудина: «Хорошо тому, кто в ныне сидит под кровом дома, у кого есть теплый угол. Да... Тургенев. И да поможет господь всем бесприютным скитальцам» , - говорит она.Комедию «Вишневый сад» Чехов создавал в период подготовки России к буржуазно-демократической революции 1905 года. «Россия гудит как улей» - писал Чехов, «вот мне и хотелось бы поймать это бодрое настроение, написать пьесу, бодрую пьесу». «Сколько силы, энергии, веры в народ», - говорит Чехов Е.П. Карпову [цит. по 9: т. 13, 492].Это настроение отразилось, прежде всего, в образах «вечного студента» Трофимова и шестнадцатилетней Ани. Союз Трофимова и Ани напоминает аналогичные ситуации в произведениях Тургенева, правда, в более романтизированном, чем у Тургенева ключе: «Вперед! Мы идем неудержимо к яркой звезде, которая горит там в дали. Вперед! Не отставай, друзья!». Он же пытается своими зажигательными речами воспитать Аню в духе свободы и социального неравенства: «Ваша мать, Вы, дядя уже не замечаете, что живете в долг, за чужой счет, за счет тех людей, которых Вы не пускаете дальше передней». От критики социального неравенства Трофимов переходит к предчувствию грядущих социальных перемен: «Душа моя полна необъяснимых предчувствий. Я предчувствую счастье, Аня, я уже вижу его», - говорит он.Авторы примечаний к «Вишневому саду» указывают: «’Вишневый сад‘ дал возможность критике снова поставить вопрос о Чехове как о приемнике Тургенева и Толстого» [цит. по 9: т. 13, 513]. В тех же примечаниях традицию темы оскудения дворянства связывали с комедиями тургеневского «Месяца в деревне», «Мертвых душ Гоголя», «Леса» Островского и др. .В комедии «Месяц в деревне» эта тема не выявлена столь отчетливо и объективно, как в «Вишневом саду». Тем не менее, под пером Тургенева тенденция упадка дворянства явно чувствуется в общей концепции, образной системе основных персонажей. В первоначальном замысле Тургенев хотел назвать комедия именем главного героя Беляева - «Студент». Однако, исходя из претензий цезуры, Тургенев устранил слишком явные признаки студента-разночинца, тем самым, перенеся акцент с общественной проблематики на психологическую. Возобладал «бродячий» мотив соперничества двух женщин в любви. В этом соперничестве изначально Тургенев отводил первое место Наталье Петровне. Уже после огромного успеха Савиной признал ее в роли Верочки. И все-таки, несмотря на изменение названия комедии, оставил Беляева главным «глашатаем» антидворянской критики, как он позже сделал Базарова в «Отцах и детях». Неслучайно под его влияние попадают и две соперничающие друг с другом женщиныНаталья Петровна и Верочка. В динамике комедии Беляев говорит: «Я словно чуму внес в этот дом. Все бегут отсюда. Мне душно здесь, мне хочется на воздух. Вернусь в Москву к своим товарищам, стану работать». В этих словах Беляева каждое слово носит символическую идейную нагрузку: и бегство из дворянского дома, и свежий воздух, и, наконец, Москва, как символ трудовой жизни. И чеховские «Сестры» стремятся в Москву от пошлой, обывательской жизни.Повести «Огни», «Рассказ неизвестного человека» и особенно «Дуэль» дают богатый материал для рассуждений о своеобразии поэтики Чехова. А Чудаков писал: «Чехов очень рано отказался от узкой социальной детерминированости характера и внешних признаков ’типичности‘» . И далее: «Чеховская художественная система фиксирует прежде всего незаконное, необязательное, т.е. собственно случайное, расширяя возможности искусства. Отказ от поэтики классического реализма свидетельствует об усложненности и противоречивости у ее авторов мира 20-го века, представителем которого был А. Чехов. «Изображенный мир выглядит естественно-хаотично, манифестируя этим сложность мира действительности, о котором нельзя вывести последнего суждения», - пишет Чудаков .В указанных повестях особенно характерно чеховское обращение к «случайным» эпизодам, например, в «Рассказе неизвестного человека». Владимир Иванович, мечущийся в поисках смысла жизни, приходит в финале повести к заключению, что этот смысл - в самоотверженной любви к ближнему. И в финале он произносит слова, знакомые по повести «Дуэль»: «Я верю, следующим поколениям будет легче и виднее. К их услугам будет наш опыт. Жизнь дается один раз и хочется прожить ее бодро, осмысленно, красиво» . В повести «Дуэль» Фон Карен демонстрирует переде слабым Лаевским свое призрение, и вдруг великодушно примиряется с ним: «Сегодня Вы - победитель величайшего из врагов человечества - гордости» .Свободолюбивые настроения Чехова вписываются в настроения русского литературного периода, накануне буржуазно-демократической революции 1905 года. В 1908 году А. Блок делает характерную запись: «Написать доклад о единственно возможном преодолении одиночества - приобщение к народной душе и развитие общественной деятельности». Близкие мысли о Чехове высказывал К.С. Станиславский: «По мере того, как сгущалась атмосфера, и дело приближалось к революции от становится все более решительным». В письме к А. П. Чехову 1886 года он заявляет: «Лучше всего избегать описывать душевное состояние героев; нужно стараться, чтобы оно было понятно из действий героев» [цит. по 9: т.248]. А Чудаков считает, что это заявление не отражает весь подход Чехова к изображению психологии героя.Действительно, в своих рассказах и повестях Чехов стоит на позиции усложнения психологических переживаний персонажей. Повесть «Дуэль» особенно характерна в этом отношении. Чехов осознавал, что она приобретала новые жанровые, романные формы. Усложненность характеров, их взаимоотношений требовали введения новых психологических мотивировок. Не случайно, некоторые исследователи отмечали в этом усложнённость психологическое мастерство Чехова, особенно при изображении интимных переживаний Лаевского. Уже в начале повести он мучается над неразрешимым вопросом, с которым он обращается к Самойленко: «Положим полюбил ты женщину и сошелся с ней; прожил ты с нею больше двух лет и потом. разлюбил ее и стал чувствовать, что она тебе чужая [.В ходе развития сюжета в переживания Лаевского «вмешиваются» тот же Самойленко, Фон Карен и наскучившая ему Надежда Федоровна. Разобраться в своих переживаниях, сделать решительный шаг мешает ему натура «лишнего человека» и неудачника, унаследованная им от героев русской классической литературы, прежде всего, от Тургенева: « Для нашего брата-неудачника и «лишнего человека» все спасение в разговорах, - говорит он. - Я должен обобщить каждый свой поступок, я находить объяснения и оправдания своей нелепой жизни в чьих-нибудь теориях, литературных типах. Своей нерешительностью я напоминаю Гамлета». Все эти рассуждения Лаевского сильно напоминают тургеневских «лишних людей».Непримиримым критиком Лаевского выступает зоолог Фон Карен: «Перед Лаевским надо лампаду повесить, т.к. он - роковая жертва времени, веяний, наследственности и прочего» . Кончено, не все в репликах Фон Карена о Лаевском нужно принимать за истину. По его словам, «Лаевский безусловно вреден, и также, опасен для общества как холерная микроба. Утопить его - заслуга».Более снисходительным к Лаевскому выступает в повести военный доктор Самойленко. Для него он «добрый малый, человек-рубаха, с которым можно было и выпить и посмеяться и потолковать по душам». Что касается духовных запросов Лаевского («.учится на философском факультете, выписывал 2 толстых журнала, говорит умно.»), то Самойленко этого не понимал, но считал Лаевского выше себя и уважал его.Как всегда, у Чехова в переживания персонажей вклиниваются бытовые подробности: «Он пошел к себе в кабинет, лег на диван и накрыл лицо платком, чтобы не надоедали мухи. Вялые, тягучие мысли все об оном и том же потянулись в его мозгу, как длинный обоз в осенний ненастный вечер».Описывая психические процессы у своих персонажей, чехов постоянно подчеркивает зависимость этих процессов от обывательского бытового окружения. Однако мысли о разрыве с любовницей сменяются голосом совести, идущим от советов Самойленко: «Ему казалось, что виноват перед Надеждой Федоровной и перед ее мужем, и, что муж умер по его вине».Пороки Лаевского, о которых говорит Фон Карен, мучают его совесть. По его словам, «он жаждет своего обновления». Правда, его возрождение выступает случайно, вопреки логике развития его характера. Скорее всего, здесь вступает в свои права сам Чехов с его верой в грядущее возрождение человека. В «Дуэли» это возрождение не только алогично, но и даже парадоксально Правда, решительный шаг демонстрирует Лаевский не сразу. В начале он этот шаг подготавливает с чувством жалости к жене: «После того, как он окончательно решил уехать и оставить Надежду Федоровну, она стала возбуждать в нем жалость и чувство вины. Ему было в ее присутствии немножко совестно, как в присутствии больной и старой лошади, которую решили убить». Чехов по-прежнему переводит переживания Лаевского на бытовой язык, в данном случае - это сравнение жены со старой лошадью.Следующим звеном этих переживаний становится история с деньгами, которые Лаевский хочет занять у Самойленко, чтобы уехать в Петербург от Надежды Федоровны. Лаевский осознает, что эта история влечет за собой обман Самойленко, Надежды Федоровны и даже ее матери, у которой он должен одолжить деньги. Эмоциональным срывом для него становится измена Надежды Федоровны с офицером Кирилиным. Однако эта сексуальная история не заканчивается драматическим исходом. Тут выступает эпизод, вызвавший критику современников Чехова. Имеется в виду нравственное возрождение Лаевского, которое напоминает возрождение героев Толстого и Достоевского. Плещеев писал: «Мне совершенно неясен конец ее (повести - В.Т.); . чем мотивируется эта внезапная перемена в отношениях этих действующих лиц. По-моему, рассказ окончен слишком произвольно» [цит. по 9: т.7, 704].Правда, в современной науке отношение ученых к «неожиданным» эпизодам в произведениях Чехова изменилось. Пожалуй, эту точку зрения наиболее последовательно выражает А. Чудаков. Следует признать, что «неожиданные» эпизоды у Чехова имеют свою логику. Тот же Лаевский без конца мечется между долгом и чувством в своих переживаниях. И то, что Чехов, как всегда, в описании этих переживаний держит нейтральную позицию, осложняет проблему. Следует учитывать и то, что Лаевскийличность слабая в отличие от героев Тургенева, Толстого, Достоевского, поддающаяся влиянию обстоятельств. Это нужно иметь в виду в объяснении последних эпизодов повести.Повесть Чехова называется «Дуэль». И все переживания Лаевского связаны с этим драматическим событием. Накануне дуэли, чувствуя приближение смерти, он хочет пересмотреть свои прежние условия жизни В Петербурге и начать новую жизнь. Он обращается к богу за прощением: «Глядя на нее молча (Надежду Федоровну) Лаевский мысленно попросил ее прощения и подумал, что, если небо не пусто и в самом деле там есть бог, то он сохранит ее» . Хотя Лаевский обращается за помощью к богу эпизодически, нельзя не учитывать последнего в возрождении героя. Тем более, что вслед за этой сценой, Лаевский, выслушав покаяние Надежды Федоровны, прощает ее.В структуре повести Чехова дуэль занимает центральное место. Накануне этого события его участники стали обсуждать странность и непривычность дуэли в современных условиях. Стали вспоминать примеры из прошлого: «Оказалось, что из всех присутствующих не один не был на дуэли ни разу в жизни, и никто не знал точно, как становиться и, что должны говорить и делать секунданты». Но потом Бойко вспомнил, и, улыбаясь, стал объяснять: « - Господа, кто помнит, как описано у Лермонтова, спросил Фон Карен, смеясь. - У Тургенева, также Базаров стрелялся с кем-то там». О тургеневском Базарове Фон Карен вспоминает не случайно. Видимо, рисуя эту сцену, Чехов находился под влиянием близкой сцены у русского писателя, особенно в ее юмористическом оформлении. В этом оформлении у Тургенева большую роль играет «усовершенствованный» слуга Петр, которого Базаров назначил «нечто вроде секунданта». Во время поединка Петр куда-то спрятался: «Он не понимал его (Базарова - В.Т.) слов и не двигался с места. Павел Петрович медленно открывал глаза. - Кончается, шепнул Петр и начал креститься».У Чехова близкую роль играет дьякон, который во время дуэли прячется в кукурузе: «Я чуть в кукурузе не помер от страха, - говорит он». Однако, при всем их внешнем комизме Петр и дьякон, особенно последний, играют разные роли. Именно он своим отчаянным криком из кукурузы прервал убийство Фон Карэном Лаевского: «Как это противно в природе человека! - вздохнул дьякон. Но у Вас было такое было лицо, что думал, что Вы его непременно убьете». И воцаривший мир между Фон Кареном и Лаевским трактуется им, как справедливое вмешательство десницы божьей. Вспомнив что Лаевский за помощью к богу обращается именно через него: «- Знайте, что сегодня Вы победили величайшего из врагов человечества - гордость, -говорит он Фон Карэну».Комизм его слов выражается в обилие библейских выражений, которыми он утверждают свою позицию: «Какие мы с Вами победители? Победители орлами смотрят. А он жалок, робок, забит», говорит Фон Карэн о Лаевском.Однако далеко не во всем можно согласиться с Фон Карэном. Лаевский даже ценой нравственного унижения из-за поступка Фон Карэна сумел победить в себе величайшего из врагов человечества - гордость. И опять нужно обратить особое внимание на финал повести, где Лаевский произносит свои символические слова о смысле жизни. Он сопоставляет ее (жизнь - В.Т.) с борющейся в волнах лодкой. Особую смысловую нагрузку занимают слова повести «никто не знает настоящей правды». И хотя главные участники дуэли (Лаевский, Фон Карэн) в эпилоге не знают настоящей правды, они приблизились к ней. Фон Карэн сумел преодолеть свой максимализм и нетерпимость к поступкам Лаевского. Лаевский не без участия Самойленко прощает Фон Карэна. Видимо, слабый «лишний человек», а не бескомпромиссный Фон Карэн субъективно был близок к самому Чехову. Именно о таких «средних людях» говорит Лаевский в своем последнем монологе: «Страдания, ошибки и скука жизни бросают их назад. Но желание правды и упрямая воля гонят вперед и вперед».Эволюция типа «лишнего человека» в творчестве Чехова во многом повлияла на своеобразие его поэтической системы, на его отход от классической тургеневской модели. Дух анализа, сила самосознания, которые определили слабость и силу гамлетовского склада «лишнего человека», столкнулись с новыми тенденциями. Это чувствуется в «Дуэли» и в «Рассказе неизвестного человека», особенно в «Дуэли» - самом литературном произведении Чехова.Усвоение и отталкивание от традиций Тургенева проявляется и в чеховской драматургии. В драме «Иванов» описывается традиция Гамлета, в драме «Чайка» тургеневская традиция проявляется в образе публициста Тригорина и его возлюбленной Нины Заречной.ЛИТЕРАТУРАЧудаков А.П. Мир Чехова: возникновение и утверждение / А.П. Чудаков. - М.: Советский писатель, 1986. - 350 с.Курляндская, Г.Б.Эстетический мир И.С.Тургенева - Орел: Изд-во ОГТРК, 1994.- 343 с.Минков В.Я. Художественный мир прозы А.П. Чехова. - М.: МГУ, 1982. - 163 с.Тюхова Е. В. ""Дворянское гнездо" Тургенева и "Дом с мезонином" Чехова (к вопросу о традициях). // Спасский вестник. - 2000 - № 7. - С. 43-50.Сахаров В. Высота взгляда (Тургенев и Чехов)// Режим доступа - www. ostrovok. de/old/prose/saharov/essay010. htmЛитературная энциклопедия терминов и понятий / Глав. ред. А.Н. Николюкин. - М.: НПК «Интелвак», 2001. - 1595 с.Хализев В.Е. Теория литературы/ В.Е. Хализев. - М.: Высшая школа, 1999. - 398 с.Тургенев И.С. Полное собрание сочинений и писем в 28 т. / И.С. Тургенев. - М.: Наука, 1964.Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем в 30 т. / А.П. Чехов. - М.: Наука, 1977.Рубина С.Б. Природа иронии Чехова / Межвуз. сб. науч. ст. под ред. С.А. Голубкова, М.А. Перелыгина и др. - Самара: 2004. - С. 152-159.Ницше Ф. Собрание сочинений: в 2 т. - 2-е изд. - М.: 1989.

«Быстро изменяющаяся физиономия русских людей культурного слоя» – главный предмет художественного изображения у этого писателя. Тургенева привлекают «русские Гамлеты» – тип дворянина-интеллектуала, захваченного культом философского знания 1830-х – начала 1840-х годов, прошедшего этап идеологического самоопределения в философских кружках. То было время становления личности самого писателя, поэтому обращение к героям «философской» эпохи диктовалось стремлением не только объективно оценить прошлое, но и разобраться в самом себе, заново осмыслить факты своей идейной биографии. Среди своих задач Тургенев выделил две наиболее важных. Первая – создать «образ времени», что достигалось внимательным анализом убеждений и психологии центральных персонажей, воплощавших тургеневское понимание «героев времени».

Вторая – внимание к новым тенденциям в жизни «культурного слоя» России, то есть той интеллектуальной среды, к которой принадлежал сам писатель. Романиста интересовали в первую очередь герои-одиночки, особенно полно воплощавшие все важнейшие тенденции эпохи. Но эти люди не были столь же яркими индивидуалистами, как истинные «герои времени». Так или иначе, но все это нашло свое отражение в первом тургеневском романе «Рудин» (1855).

Прототипом главного героя Дмитрия Николаевича Рудина стал участник кружка Н. В.

Станкевича М.А.Бакунин. Прекрасно зная людей «рудинского» типа, Тургенев долго колебался в оценке исторической роли «русских Гамлетов» и поэтому дважды перерабатывал роман. Рудин же в конечном счете получился личностью противоречивой, и это во многом было результатом противоречивого отношения к нему автора. Что же за человек был Рудин, герой первого тургеневского романа?

С ним мы знакомимся при его появлении в доме Дарьи Михайловны Ласунской, «богатой и знатной барыни»: «Вошел человек лет тридцати пяти, высокого роста, несколько сутуловатый, курчавый, с лицом неправильным, но выразительным и умным… с жидким блеском в быстрых темно-синих глазах, с прямым широким носом и красиво очерченными губами.

Платье на нем было не ново и узко, словно он из него вырос». Пока все достаточно обычно, но очень скоро все присутствующие у Ласунской ощутят резкую незаурядность этой новой для них личности. Сначала Рудин легко и изящно уничтожает в споре Пигасова, обнаруживая остроумие и привычку к полемике. Затем он выказывает много знаний и начитанности. Но не этим он покоряет слушателей: «Рудин владел едва ли не высшей тайной – музыкой красноречия.

Он умел, ударяя по одним струнам сердец, заставлять смутно звенеть все другие… ». На слушателей также действует его увлеченность исключительно высшими интересами. Человек не может, не должен подчинять свою жизнь только практическим целям, заботам о существовании, утверждает Рудин.

Просвещение, наука, смысл жизни – вот о чем говорит Рудин так вдохновенно и поэтично. Силу воздействия Рудина на слушателей, убеждение словом, ощущают все. Ворвавшись в косное общество провинциальных дворян, он принес с собой дыхание мировой жизни, дух эпохи и стал самой яркой личностью среди героев романа.

Из этого следует, что Рудин – выразитель исторической задачи своего поколения в трактовке писателя. Персонажи романа – точно система зеркал, отражающих по-своему образ главного героя.

Наталья Ласунская сразу охвачена еще неясным ей самой чувством. Басистов смотрит на Рудина как на учителя, Волынцев отдает должное рудинскому красноречию, Пандалевский на свой лад оценивает способности Рудина – «очень ловкий человек!». Озлоблен и не признает достоинств Рудина один Пигасов – от зависти и обиды за поражение в споре. В отношениях с Натальей раскрывается одно из главных противоречий рудинского характера. Только что накануне Рудин говорил так вдохновенно о будущем, о смысле жизни, и вдруг перед нами совершенно разуверившийся в себе человек. Правда, достаточно возражения удивленной Натальи – и Рудин корит себя за малодушие и вновь проповедует необходимость делать добро. Высокие помыслы Рудина, его поистине донкихотские бескорыстие и самоотверженность сочетаются с практической неподготовленностью, дилетантством.

Он берется за агрономические преобразования у владельца обширных поместий, мечтает о «разных усовершенствованиях, нововведениях», но, увидев безуспешность своих попыток, уезжает, теряя при этом «насущный кусок хлеба». Неудачей оканчивается и попытка Рудина преподавать в гимназии. Сказалась не только недостаточность знаний, но и свободный образ его мыслей. Намек на столкновение Рудина с общественной несправедливостью заключен и в другом эпизоде. «Я бы мог рассказать тебе, – говорит Рудин Лежневу, –как я попал было в секретари к сановному лицу и что из этого вышло; но это завело бы нас слишком далеко… ». Это умолчание многозначительно.

Многозначительны и такие слова Лежнева, рудинского антагониста, о причинах оторванности идеалов главного героя от конкретной действительности: «Несчастье Рудина состоит в том, что он России не знает…». Да, именно оторванность от жизни, отсутствие приземленных идей делает Рудина «лишним человеком». И его участь трагична прежде всего тем, что с юных лет этот герой живет лишь сложными порывами души, беспочвенными мечтаниями. Тургенев, как и многие авторы, затрагивавшие тему «лишнего человека», испытывает своего главного героя «набором жизненных критериев»: любовью, смертью. Неспособность Рудина сделать решающий шаг в отношениях с Натальей еще современная Тургеневу критика истолковала как признак не только духовной, но и общественной несостоятельности главного героя.

А финальная сцена романа – гибель Рудина на баррикадах в восставшем Париже – только подчеркнула трагизм и историческую обреченность героя, представлявшего «русских Гамлетов» ушедшей в прошлое романтической эпохи. Второй роман – «Дворянское гнездо» (1858) укрепил репутацию Тургенева как общественного писателя, знатока духовной жизни современников, тонкого лирика в прозе. И, если в романе «Рудин» Тургенев обозначает разобщенность современной ему прогрессивной дворянской интеллигенции с народом, незнание ими России, непонимание конкретной действительности, то в «Дворянском гнезде» писателя интересуют в первую очередь истоки, причины этой разобщенности. Поэтому и герои «Дворянского гнезда» показаны с их «корнями», с той почвой, на которой они выросли. Подобных героев в этом романе два: Лаврецкий и Лиза Калитина. Каковы же жизненные убеждения героев - они ищут ответ прежде всего на вопросы, которые их судьба ставит перед ними. Эти вопросы заключаются в следующем: о долге перед близкими, о личном счастье, о своем месте в жизни, о самоотречении.

Зачастую несоответствие жизненных позиций приводит к идейным спорам между главными героями. Обычно идейный спор в романе занимает центральное место.

Участниками подобного спора становятся влюбленные. Например, для Лизы источником единственно правильных ответов на любые «проклятые» вопросы, является религия, как средство разрешения самых мучительных противоречий жизни. Лиза пытается доказать Лаврецкому правоту своих убеждений. По ее словам, он хочет всего лишь «пахать землю…

и стараться как можно лучше ее пахать». Фаталистическое отношение к жизни определяет ее характер определяется. Лаврецкий не принимает «Лизиной» морали. Он отказывается от смирения и самоотречения.

Лаврецкий пытается найти жизненную, народную, по его выражению, правду. Правда должна заключаться «прежде всего в ее признании и смирении перед нею… в невозможности скачков и надменных переделок России с высоты чиновничьего самосознания – переделок, не оправданных ни знанием родной земли, ни действительной верой в идеал…». Как и Лиза, Лаврецкий человек с «корнями», уходящими в прошлое.

О его родословье упомянуто с XV века. Лаврецкий является не только потомственным дворянином, но и сыном крестьянки. Его «мужицкие» черты: необыкновенная физическая сила, отсутствие утонченных манер всегда напоминают ему о крестьянском происхождении. Тем самым он близок к народу. Лаврецкий именно в повседневной крестьянской работе пытается найти для себя ответы на любые вопросы: «Здесь только тому и удача, кто прокладывает свою тропинку не торопясь, как пахарь борозду плугом».

Финал романа, является своеобразным итогом жизненных исканий Лаврецкого. Определяет всю несостоятельность Лаврецкого, делает его «лишним человеком». Приветственные слова Лаврецкого в конце романа неведомым молодым силам означают не только отказ героя от личного счастья, но самой ее возможности. Следует отметить, сама точка зрения Тургенева на «лишнего человека» является достаточно своеобразной. Тургенев приводит те же доводы, что и Герцен в оправдание Рудина и вообще «лишних людей».

В человеческой жизни существует некоторое, назовём его, коромысло,
с двумя чашами, наподобие весов богини правосудия. На одной стороне
этого коромысла находится всё материальное (видимое); на другой
– всё духовное (невидимое). Таким образом, если материальное идёт
вниз, то вверх идёт духовное; если духовное опускается вниз, то
растёт материальное. Иные под понятием «материальное идёт вниз»
разумеют следующее: чем больше материального они положат на эту
чашу весов, тем более она пойдёт вниз под действием тяжести материальных
благ, и тем выше, по определению, должна взметнуться духовная
чаша весов. Последнее берется за постулат истины, и не принимается
во внимание другая сторона: если положить на чашу духовную столько
же духовного, сколько в вышеуказанном случае материального, то,
по идее, должно происходить наоборот: духовное тяжелеет и опускается
вниз, а материальное растёт. Так что есть тогда низ и верх? Ведь,
и в том и в другом случаях не понятно, в какой стороне находится
богатство духовное и в какой материальное. Всегда возможно говорить
и о том и о другом, совершенно не боясь войти в противоречие со
своей собственной логикой.

Необходимо рассмотреть как это коромысло вообще образовалось.
Представьте себе, символ Овна: рога, которые разветвляются в разные
стороны. Таким же образом, и происходит разъединение воли при
эволюции человека. От рождения он представляет собою всецело единую
волю, которая прогрессирует в естественной связи с волей в природе.
Следом у живого существа начинает оформляться мозг и, вместе с
ним, сознание. В определенной точке его жизненного пути, сознание
начинает уходить в одну сторону, воля – в другую. Поэтому и складывается
ощущение раздвоенности сознания. В более зрелом возрасте образуется
противопоставление воли сознанию (интеллекту). И мы наблюдаем
так называемое коромысло жизни.

Стало быть, в развитии человека, есть некая точка «Х», или 0,
от которой происходит движение в разных направлениях: от 0 до
10 (или) – в одну и в другую сторону.

Не трудно догадаться, что, разветвляясь, воля имеется в обеих
сторонах. В одной части – она представляет собою саму себя, в
другой – к ней примысливается интеллектом религиозность, сексуальность
и воля к власти, которые в круговую пребывают друг в друге, и
в общем смысле утверждают этику (Спиноза); нравственный закон
(Фихте); категорический императив (Кант), утренний туалет, молитва,
труд (Бодлер); мир, труд, май (Ленин): «Мои желанья – Власть,
собственность, преобладанье. Мое стремленье – дело, труд» (Фауст.
Гёте.). Кстати говоря, Бодлеру принадлежат такие слова: «В
любом человеке, в любую минуту уживаются два одновременных порыва
– один к Богу, другой к Сатане. Обращение к Богу, или духовное
начало,– это желание возвыситься, ступень за ступенью; обращение
же к Сатане, или животное начало,– это блаженство нисхождения».

То есть, то к чему примысливает интеллект всё приходящее извне,
дано ему априори в виде воли, которой, с другой стороны, интеллект
сознательно противопоставляется. Короче говоря, то, что находится
во мне, то я вижу вне меня, и это видение презираю – следовательно,
я люблю и ненавижу себя: как «лишний» человек Тургенева. Об этом
чуть ниже.

Я же останусь верен себе и, исходя из вышеизложенного, назову
то, что пребывает всегда вместе с нами, то, что не является приходящим
извне, то, что этому приходящему устанавливает определенную ценность,
то, что может одновременно принимать и отвергать, презирать и
уважать, объединять и разрушать, высшим чувством. Оно – это высшее
чувство, и оно есть – любовь: любовь – метафизическая.

Итак, одна чаша весов представляет собою, исключительно, метафизическую
волю, которую мы непосредственно воспринимаем в чувстве любви.
То есть, я как субъект мира, имею в самом себе, то же самое, что
имеют все. Одна единая воля действует в каждом отдельно взятом
человеке, той маленькой частью, которой он сопричастен со всей
сутью мира и природы. Таким образом, мне всё равно, что говорит,
делает, как себя ведёт и.т.д., другой субъект мира, я сопричастен
с ним метафизически – он мой брат. На какой бы лестнице социального
развития он не находился, это не влияет на мое чувство единения
с ним. Я не расцениваю состояние другого, которое выражено внешним
выражением, как то, что оно или выше или ниже: метафизически,
мы все подобны. Я признаю, в этой связи, правоту каждого, его
свободу, его отношения, к тем или иным событиям, я готов помогать
ему, если он находится в опасности, если его жизнь под угрозой,
так как этого требует воля к жизни, которая так же пребывает во
мне, как и в другом. Я не требую взамен моей помощи другому, от
него, того же самого, ибо я помогал в нём самому себе. Мне не
интересно всё материальное, оно не есть метафизичное, следовательно,
не даёт возможности расти в гармонии с природой. Я не страшусь
оказывать помощь своему ближнему, так как он не может попросить
у меня более того, что я имею. Никто, в здравом рассудке, не будет
просить у бедняка миллион в займы. Но если моему ближнему будет
необходимо то, что у меня есть в наличии, и оттого, помогу я ему
или нет, зависит его дальнейшее развитие, то я без колебаний сделаю
всё, что от меня зависит, не требуя возврата. Я дам ему в долг,
и забуду про эти деньги, так как я их давал не конкретному человеку,
а его воле, его сути, его природе. Так же я отнесусь и к детям:
ведь, если ребенок попросит воды, то кто даст ему змею? – как
говорится в Евангелии. Я чувствую своё тождество с людьми, поэтому
люблю их всех, как самого себя, и не требую от них по отношению
ко мне любви, потому что уже этим фактом, я получил довольно того,
чего мне необходимо. Когда, ко мне относятся плохо, я прощаю это
тому, кто так поступил, потому что считаю всякого рода обиды,
не имеющими отношения к метафизике воли, ибо она воспринимает
всё непосредственно, не разграничивая в себе добро и зло.

Поэтому я иду к людям. Кем бы они ни были, чтобы они собою не
представляли, я иду к ним с понятием внутренней сути, которая
обесценивает всё внешнее. Я плыву в океан мироздания, и этот океан
состоит из людей: каждый человек – это капля в море любви, из
этих капель оно и состоит. Исключая, людей, из своего бытия, мы
капля по капле, осушаем это море, оставаясь в полном одиночестве,
мучимые жаждой. Мы, состоящие на 70 % из воды, не можем не пребывать
в ней – она наша потребность.

Я не иду с чувством любви в мир; я пребываю в гармонии с ним:
мне некуда идти – оно постоянно во мне. Жертвую материальным.
Жертвенные дары ложатся на материальную чашу весов. Они идут вниз,
а я иду духовно вверх. Я отдаю материальное, чтобы возвыситься
духовно. Моё внутреннее пространство освобождается от преходящего,
чтобы наполниться вечно пребывающем во мне, с самого начала моего
существования. Моя воля расширяется и несёт меня ввысь. Я люблю,
и нахожу своё высшее чувство – прекрасным даром богов. Я вместе
с людьми, и без них. Во мне польза, и я сам польза. Я становлюсь
тем, кем мне суждено было стать. Когда же, духовное переполняется
содержанием, то духовна часть коромысла, устремляется вниз (опустошается,
посредствам передачи знания и опыта), а материальная чаша поднимается
вверх: «И не получил бы ныне, во время сие, среди гонений, во
сто крат более домов, и братьев, и сестер, и отцев, и матерей,
и детей, и земель, а в веке грядущем жизни вечной». (Мк., 10;
30).

Таким образом, когда я стремлюсь вниз, в метафизичность, меня
возносит вверх. Моя духовность, мой психологизм, моё сознание
– светло и ясно. В нём я вижу всё по другому, и это другое даёт
мне отсутствие постоянных вожделений к множественному, а научает
меня обходиться имеющимся. Здесь, я понимаю свою самость, поэтому
становлюсь самодостаточным. Я не одинок. Я в мире, и мир во мне.
Природа – мой кров, моя семья – моё счастье, мои дети – моя любовь.
Люди, которые меня окружают – мои братья. Я человек – в метафизическом
смысле.

Так говорит человек, который пребывает вместе с высшим чувством,
который осознал свою собственную метафизическую природу воли.
То есть, он живет в гармонии с природой, которая предписывает
человеческому существу sacrificium intellectum (лат. жертвование
интеллектом), – как говорил Тертуллиан. Другими словами, человек
интуитивно входит в двери открытые, избегая закрытых. Его ведёт
воля, можно сказать, бессознательно для него самого, но это, действительно,
лучше, чем ломиться в закрытую дверь, только лишь, надеясь или
предполагая, что за ней находится то, что предполагалось ранее,
– зачастую, надежды и результат не совпадают друг с другом.

«Мир духов рядом, дверь не на запоре, Но сам ты слеп, и все в тебе мертво. Умойся в утренней заре, как в море, Очнись, вот этот мир, войди в него». Гёте. Фауст.

Трагический образ лишнего человека

Прежде, чем рассматривать «Дневник лишнего человека» Тургенева
, я приведу пример одного лишнего
человека настоящего времени. Зовут его Джон Вон Эйкен – генеральный
директор «John Von Achen International» (американский учитель
(тренер) по искусству торговать). Почему он лишний? По отношению
к людям вообще. Это, первое условие, по которому любое лицо, превозносящее
себя перед всем остальным человечеством, можно определять категорией
– лишнее. Как это происходит. Берём два высказывания вышеназванного
«педагога». Вот они. (1) «Посмотрите на людей в России. Вы можете
буквально ощутить, что многие из них несчастливы, что они чувствуют
себя обманутыми (судя по всему, им же самим). Они даже не замечают,
как проходит их жизнь». (2) «Я не учу людей быть американцами.
На своих семинарах я смеюсь над американцами: США – страна с самой
большой концентрацией мотивированных идиотов». («Ростовский бизнес
журнал». №21(5), 2005, с. 50). То есть, в России, он, якобы помогает
несчастным. В Америке – видит одних только идиотов, употребляя,
при этом слова, которые лживы и которые происходят от способности
рассудки мыслить категориями выгод, или диалектико-эвристически.
Вернувшись к себе домой в Америку, сэр Джон, будет говорить абсолютно
обратные вещи. Так он и будет всю свою жизнь видеть в других несчастных,
которым он помогает, но однажды с ясным чувством осознает всю
бесполезность своей жизни. Здесь мы наблюдаем американское явление
под названием миссия – этакое безобразное словечко, которое прикрывает
кучу мусора, скрывающегося под ним. «Пока человек живёт, – пишет
Тургенев, – он не чувствует своей собственной жизни; она, как
звук, становится ему внятною спустя несколько времени». Таким
образом, человечек он потерявшийся, как верно назвала таких типов,
в своём стихотворении, одна молодая русская поэтесса. Следовательно,
человек он – лишний. Наверное, потому, что «быть полезным
человеком всегда казалось ему ужасной гадостью» , как
сказал бы Бодлер.

А.П. Никитин. И.С. Тургенев. 1957 г.

Тургеневский лишний человек, предстаёт перед нами в образе человека,
который должен через две недели, в виду своей болезни, умереть.
То есть, Тургенев помещает его в некоторый цейтнот по времени,
что и выражено установлением даты смерти. Теперь, по замыслу автора,
человек начинает размышлять над прошедшей своей жизнью, которая
осталась в нём самом – воспоминаниями, переживаниями, ощущениями.
Таким образом, мы видим проявление процесса, если так можно выразиться,
«предсмертного самопознания», который на поверхность выносит следующее
содержание: «Чем глубже я вникаю в самого себя, чем внимательнее
рассматриваю всю свою прошедшую жизнь, тем более убеждаюсь в строгой
истине этого выражения. Лишний – именно». Потому что люди, среди
которых он существовал, не приняли его жертв, не отблагодарили
за его прелестное к ним отношение, не любили его так, как любил
их он. Маменька его «была дама с характером…очень добродетельная
дама. Только я не знавал женщины, которой бы добродетель доставила
меньше удовольствия. Она падала под бременем своих достоинств
и мучила всех, начиная с самой себя. В течение пятидесяти лет
своей жизни она ни разу не отдохнула, не сложила рук; она вечно
копошилась и возилась, как муравей, – и без всякой пользы, чего
нельзя сказать о муравье. Неугомонный червь ее точил днем и ночью».
Один раз он видел её совершенно спокойной, а именно: в гробу.
«Да, хорошо, хорошо отделаться, наконец, от томящего сознания
жизни, от неотвязного и беспокойного чувства существования!».
Учитель Рикман – «худосочный и слезливый немец, необыкновенно
печальное и судьбою пришибленное существо, бесплодно сгоравшее
томительной тоской по далекой родине». Терентьевна – нянюшка,
которая пытается извлечь напоследях всю возможную пользу из него
самого. По поводу чего он восклицает: «О дряхлое, жёлтое, беззубое
существо! Неужели и для тебя я не человек!». Его приятели – обращались
с ним странно: «Всякий раз, когда я им попадался навстречу или
даже к ним заходил. Им становилось словно неловко; они, идя мне
навстречу, как-то не совсем естественно улыбались, глядели мне
не в глаза, не на ноги, как иные это делают, а больше в щеки,
торопливо пожимали мне руку, торопливо произносили: «А! здравствуй,
Чулкатурин!», тотчас отходили в сторону и даже некоторое время
оставались потом неподвижными, словно силились что-то припомнить».
Старуха Ожогина – «тупорожденное существо». Сам Ожогин – ни хороший,
ни плохой. Длиннолицая барышня с красным и глянцевым носом – «вся
насквозь наспиртована какой-то кислой скукой и застарелой неудачей».
Князь – «пустой петербургский выскочка и мирлифлер». Да, и вообще:
«О люди! Точно, жалкий род!».

В другой повести Тургенева «Ася» героиня, напротив, сходится с
некрасивой, загнанной и бедной девушкой. Остальные же девушки,
выходящие из знатных фамилий, с которыми она воспитывалась, не
любили её потому, что она «хотела целый мир забыть о её происхождении;
она и стыдилась своей матери, и стыдилась своего стыда, и гордилась
ею». Как бы то ни было, во всех вышеприведенных случаях, мы имеем
дело с различными атрибутами отношений различных людей к внешнему
миру, к миру человеческих существ. Таким образом, неизменным остаётся
само по себе отношение, тогда как атрибуты его могут быть двоякого
вида: либо презрение к людям состоятельным и любовь к несчастным
(презренным), либо любовь к состоятельным и презрение к несчастным.
И то, и другое есть следствие самолюбия. Необходимо, возвысить
самого себя, унижая при этом кого-нибудь другого. Каким образом,
необходимо этого достигать лишнему человеку абсолютно всё равно
– он всегда прав.

Сартр подобное отношение к миру, на примере Бодлера, обосновывал
безосновностью сознания Бодлера, которую он любой ценой стремился
от себя утаить. Грубо говоря, Бодлер у Сартра, вполне укладывается
в тургеневское понятие «лишний человек». «Природа страшит его
(Бодлера), – пишет Сартр, – именно потому, что в ней отражается
безосновность его собственного сознания ».
С другой стороны, нам должно быть понятно, что природа (её метафизичность,
её воля) и есть то основание, на которое опирается лишний человек.
Он обязательно должен унизить то, на что ему необходимо стать,
наподобие того, как мы подставляем табуретку, для того чтобы заменить
перегоревшую лампочку. То есть, в сознании есть понятие о достаточном
основании всего того, что происходит в природе, но оно у лишнего
человека, отражается конкретно – основа – это земля, на которой
он стоит, возвышаясь над ней. «Природа действовала на меня чрезвычайно,
но я не любил так называемых ее красот, необыкновенных гор, –
пишет Тургенев в «Асе», – утесов, водопадов; я не любил, чтобы
она навязывалась мне, чтобы она мне мешала».

Природа – грех. Дух – сатана. И оба Родят сомненья, недоверье, злобу. (Гёте. Фауст.).

Но уже в «Дневнике лишнего человека», автор которого стоит на
пороге смерти, в виду которой только и возможно просветление сознания,
имеется: «Эти двадцать дней являются мне чем-то теплым, молодым
и пахучим, какой-то светлой полосою в моей тусклой и серенькой
жизни. Память моя становится вдруг неумолимо верна и ясна только
с того мгновения, когда на меня, говоря словами тех же дурно воспитанных
сочинителей, обрушились удары судьбы». Он пишет: «Весна, весна
идет! Я сижу под окном и гляжу через речку в поле. О природа!
природа! Я так тебя люблю, а из твоих недр вышел неспособным даже
к жизни». Здесь мы соглашаемся с Сартром, который говорил, что
природа – это жизнь. В этой самой природе лишний человек и видит
свою будущую жизнь в виде компенсации страха перед смертью. Но,
опять же, природа представляется прекрасной во внешних формах,
в видимости её проявлений, которые более наслаждают взгляд, чем
метафизическое её понимание; то есть, сущность природы не ощущается
непосредственно в самом себе как нечто доброе, а, напротив, внутри
него живёт грех и сатана (имеется в виду – сознательное представление).

Стало быть, основанием сознания лишнего человека выступает всё
же окружающая его реальность. Лучший из неё, некий выскочка из
общей массы, некая голова, которая высунулась из природного моря
на поверхность глотнуть свежего воздуха для того, чтобы вновь
уйти под воду, является, вместе с тем, и лишним объектом мира
в представлениях о самом себе. Отсюда растут корни всевозможных
исповедей, стремления к греху, к злому, к чему-то интеллектуально
воображаемому, которое находится внутри человека. Он воспринимает
все движения внутри себя болезненными, он стремится в общество,
к людям, ждёт от них признания, если не находит его, то уходит
в себя, пугается и изливает свою ничтожность в исповедях (Августин):
«Точно помнится, во мне даже в течение этой недели изредка шевелился
червь… но наш брат, одинокий человек, опять-таки скажу, так же
не способен понять то, что в нем происходит, как и то, что совершается
перед его глазами». Так как он не желает что-либо делать для других,
а мечтает только лишь о том, что другие непременно должны делать
всё для него: они должны его любить, хотя бы за то, что он есть.
Его бытие, безусловно, обосновывает все его высочайшие притязания
на место барана в стаде овец. И чем более он пропитывается неприязнью
к метафизике природы, чем более он её ненавидит, как нечто в нём
самом, которое ему мешает, о которой он даже не может и помыслить,
тем более он становится изгнанником, одиноким и никому не нужным
существом, то есть, он идёт в противоположную сторону от высшего
чувства, он идёт в материальность, объективность, рациональность
– в неудовлетворенность. «Испытывая боль, – говорит Сартр, – он
ставит себя в положение человека, не принадлежащего этому миру».
Так и становится для него любовь неестественным чувством, которое
есть болезнь.

«Несчастие людей одиноких и робких – от самолюбия робких – состоит
именно в том, что они, имея глаза и даже растаращив их, ничего
не видят или видят всё в ложном свете, словно сквозь окрашенные
очки. Их же собственные мысли и наблюдения мешают им на каждом
шагу». В любого человека заложено стремление к поиску оснований
своих действий и поступков; кому-то они видятся в нём самом, а
кому-то они хотя и представляются его собственными основаниями,
но к этому ещё добавляется некий внешний мотив, который подвигает
человека к тем или иным действиям. Первый – менее зависит от внешнего,
чем от себя самого, в то же самое время, за внешним он признает
некую вторичную величину, которую отрицать не имеет смысла, но
в руководстве к действиям в работу включается дух отрицания внешнего
и видимого. Второй, напротив, видит во внешних мотивах основу
своих действий, то есть причину. Он как бы ассимилирует себя с
внешними объектами и наделяет их своим субъективным содержанием:
его либидо изливается вовне, в объект, например, любви, что естественным
образом порождает внутреннее ожидание такого же обратного отношения
и к нему. Увиденное, таким образом, наслаждает лишнего человека,
но наслаждение происходит по причине обмана чувств: он обманывается,
следовательно, наслаждается, он врёт, следовательно, удовлетворяется.
Ведь, как пишет Тургенев: «Ложь так же живуча, как и истина, если
не более».

Находясь в состоянии иллюзорной влюбленности, бессознательно лишний
человек нуждается в том, чтобы объект его вожделений презирал
его. Чем более он его презирает, тем более разгорается в нём чувство
любви, другой стороной в которой, собственно говоря, пребывает
метафизичность этого чувства. Оно являет себя злом, которое разрывает
и рубит всю прелесть ожиданий. Хотя ожидания эти носят отпечаток
индивидуального характера лишнего человека, они просто имели бы
место в природе, как таковые, никуда не ускользающие, всегда имеющиеся
в недосказанности, в молчаливости: «Иная возвышенная русская девица
так могущественно молчит, что даже в подготовленном человеке подобное
зрелище способно произвести легкую дрожь и холодный пот». Но не
будем лишнего человека называть «подготовленным». Отнюдь: образ
женщины его страшит более, чем исчадие ада. Женщина, словно потребительский
пылесос, не прилагая абсолютно никаких усилий к этому, вытягивает
всё нутро лишнего человека наружу в виде либидо, которое пулей
устремляется в горнило того, что его так сильно пугает с детства.
Вспомним в этой связи его отношение к матери и мощную инфантильную,
по-детски нежную и юную, любовную привязанность к отцу, ласки
которого и поцелуи сохраняются в лишнем человеке на всю жизнь,
и даже на пороге смерти они ему кажутся единственными светлыми
пятнами его жизни. Уже тогда, в самом детстве, в него закладывались
зачатки будущего нарциссизма: «Походя некоторое время по зале,
я, наконец, остановился перед зеркалом, достал из кармана гребешок,
придал моим волосам живописную небрежность и, как это иногда случается,
внезапно углубился в созерцание моего собственного лица». Или
у Сартра о Бодлере есть цитата: «Медленными шагами, несколько
развинченной, слегка женской походкой Бодлер шел по земляной насыпи
возле Намюрских ворот, старательно обходя грязные места и, если
шел дождь, припрыгивая в своих лакированных штиблетах, в которых
с удовольствием наблюдал свое отражение. Свежевыбритый, волнистыми
волосами, откинутыми за уши, в безупречно белой рубашке с мягким
воротом, видневшимся из-под воротника его длинного плаща, он походил
и на священника, и на актера». (Camille Lemonnier. См.: Crepet
E. Op. cit. P. 166). В другом месте, Сартр, продолжает: «В «Фанфарло»
он признается, что смотрится во все зеркала; это значит, что он
хочет доискаться до себя такого, каков он есть. Вместе с тем в
заботе о внешнем виде стремление обнаружить себя извне, как вещь,
соединяется с ненавистью ко всему данному. Ведь в зеркале он ищет
самого себя, но таким, каким он себя создал». Таким же образом
лишний человек рассматривает себя в другом объекте; то есть, объект
является для него зеркалом, в котором он видит самого себя, не
замечая при этом того, что другой объект целиком и полностью состоит
из его собственных представлений о нём, что, по определению, к
самому объекту ни в коей мере не относится. Он так далеко планирует
от своих чувств, от своего внутреннего мира, он так страстно ищет
на причале тот столбик, к которому можно привязать свою шхуну,
не обращая внимания на якорь, который в ней имеется, что даже
не способен понять одного, – приятен он или нет объекту, любви
которого добивается всеми силами. Эта заноза его индивидуальности
укоренена в нём в виде его врожденного темперамента до такой степени
мучительна для него самого, что, пытаясь её вырвать из себя, он
и не подозревает о невозможности осуществления такового глумления
над природой. И ещё более тягостно ему становится тогда, когда
во внешних проявлениях объекта он замечает его пренебрежительное
отношение к его любви: она (Лиза) его не любит! Следовательно,
он себя ненавидит: «Фу ты, боже мой! что я за ничтожное существо!».

Но, что есть слова? Слова – no vale nada (ничего не стоят), как
говорят испанцы. В самом деле, слова, в особенности лишнего человека,
есть пыль, ширма, за которыми скрывается грандиозное чувство собственного
возвеличивания. Миру непременно необходимо донести, как ему тяжело
и трудно, но он потому и особенный человек, что превозмогает самого
себя, преодолевает великие трудности, борется со своими пороками
и прочее в таком же роде. Однако, его отношение к людям от этого
не становится лучше: они для него, так и остаются чернью. Трудно
мне здесь отличить лишнего человека от того разбойника, которого
распяли на кресте, и который с ненавистью оплевывал, вися на нём,
столпившуюся внизу толпу зевак, и осыпал её проклятиями. Судя
по всему, это как-то облегчает расставание с миром: – расставание
мучительное, абсолютно не желаемое. Следовательно, жизнь – любима;
но любима своя жизнь, ибо чужая презирается. А если чужая жизнь
видится ему лучшей, чем его собственная и, вдобавок ко всему прочему,
если она каким-нибудь образом влияет на существование лишнего
человека, то её всенепременно необходимо низвести в разряд более
низкий и ничтожный. Как мы видим на примере любви Лизы к князю.
Он собирается объясниться с предметом своего вожделения, но в
тот самый момент, когда он остаётся наедине с этим предметом,
язык его перестаёт действовать; то он собирается навсегда бежать
от неё, оставив, конечно же, письмо, наполненное упреков, – если
говорить прямо, то любовное письмо, как одна из форм объяснения
в любви, чтобы обязательно, кто-то знал об этом (желает, чтобы
его пожалели), – но, опять же, новый мотив, новое оправдание,
скидка на чувство справедливости не дают ему совершить планируемое;
то он приносит себя в жертву, благословляя Лизу на счастливую
любовь, которая и не замечала этого вовсе; то он мечтает зарезать
своего соперника, князя, и уже ему, как сладкий сон, мерещится
отчаяние объекта любви, но, оказывается, что нет подходящего места,
где можно было бы это осуществить. Короче говоря, он желает лишь
одного: чтобы кто-нибудь обратил на него внимание. Хотя не понятно,
какого рода должно быть это внимание, если человек носит в голове
такие намерения. С другой стороны, если бы он действительно был
человеком злым, как он того желает (о чём чуть ниже), то это можно
понять, но он-то человек всецело добрый; ведь, только доброго
и мучают постоянные сомнения в правильности выбора дальнейших
своих действий. Мечтания о будущей мести для лишнего человека
гораздо лучше, чем сама месть, так как он подвержен угрызениям
совести (он же добр), то есть его способность сожалеть о прошлых
своих деяниях – вполне конкретно воспринимаемый им психический
процесс. Его рассудок мыслит категориями будущности, он устремлен
вперед, в достижения, в труды, и всё у него впереди. Как в «Собачьем
сердце», предсказательница будущего в цирке, ответила Шарикову
на его вопрос о том, какое самое главное событие в его жизни.
«Самое главное событие вашей жизни, – ответила она, – у Вас впереди».
Так и здесь, постоянное стремление вперед есть страх перед тем,
что подступает сзади: логика прошлого его страшит более, чем муки
будущего ада, но, в этом случае, он надеется на то, что бог прощает
грешников, и он обязательно попадёт в рай, то есть, как не крути,
в будущем всегда хорошо. Наивный и беспочвенный оптимизм, который
узаконивает всякий грех в настоящем. «С каким трогательным великодушием
я со временем протяну руку обманутой жертве и скажу ей: «Коварный
изменил тебе; но я твой верный друг…Забудем прошедшее и будем
счастливы!»«.

Слова парят, а чувства книзу гнут. А слов без чувств вверху не признают. (Гамлет. Шекспир ).

––––––––––––––––––––––-

Примечания

Министерство общего и профессионального образования РФ

Муниципальная средняя общеобразовательная школа №3

РЕФЕРАТ

по литературе

тема:

«Лишние люди» в произведениях

И.С. Тургенева»

выполнила

ученица 10 «А» класса

Антонова А.В.

проверила

Драева Т.Ф.

г. Гулькевичи

2002 г.

Введение……………………………………………………………………….3

1.1. Биография И.С. Тургенева…………………………….4

1.2. Рассказы, повести и романы И.С. Тургенева…10

Глава 2. «Лишние люди» в произведениях И.С. Тургенева..19

2.1. «Лишние люди» в повестях «Дневник лишнего человека», «Переписка», «Яков Пасынков»……………………….20

2.2. Рудин («Рудин»)……………………………………………25

2.3. Лаврецкий («Дворянское гнездо»)………………….31

2.4. Нежданов («Новь»)………………………………………..37

Заключение………………………………………………………………….43

Список использованной литературы……………………………..44

ВВЕДЕНИЕ

Имя И.С. Тургенева на протяжении почти целого века воз­буждало страстные споры в русской и зарубежной критике. Уже его современники осознавали громадное общественное значение созданных им произведений. Не всегда соглашаясь с его оцен­кой событий и деятелей русской жизни, нередко отрицая в са­мой резкой форме правомерность его писательской позиции, его концепцию социально-исторического развития России.

Тургенев принадлежал к плеяде крупнейших русских писате­лей второй половины XIX века. В его творчестве продолжают развиваться, обогащаясь новым содержанием, реалистические традиции Пушкина, Лермонтова, Гоголя.

Тургенев обладал поразительным дарованием – сочетать так называемую злобу дня с обобщениями самого широкого, поистине общечеловеческого порядка и придавать им художественно со­вершенную форму и эстетическую убедительность. Но фило­софская основа творчества Тургенева по настоящую пору, к со­жалению, не получила должного внимания со стороны исследова­телей.

Глава 1. Творческий путь И.С. Тургенева

1.1. Биография И.С. Тургенева

Жизнь Тургенева оказала очень большое влияние на создаваемые им произведения, так как в них он описывал реальность, все тонкости отношений между различными людьми под воздействием действительности того времени.

Иван Сергеевич Тургенев родился 28 октября (9 ноября н.с.)1818г. в городе Орле. Это была дворянская семья: отец, Сергей Николаевич, отставной гусарский офицер, происходил из ста­ринного дворянского рода; мать, Варвара Петровна, - из бога­той помещичьей семьи Лутовиновых. Детство Тургенева прошло в родовом имении Спасском-Лутовинове. Рос он на попечении гу­вернеров и учителей, швейцарцев и немцев, доморощенных дядек и крепостных нянек. Здесь он рано научился тонко чувствовать природу и ненавидеть крепостное право.

С переездом семьи в Москву в 1827 будущий писатель был отдан в пансион, провел там около двух с половиной лет. Дальнейшее образование продолжал под руководством частных учителей. С детства он знал французский, немецкий, англий­ский языки.

Осенью 1833, не достигнув пятнадцатилетнего возраста, поступил в Московский университет, а в следующем году пере­велся в Петербургский университет, который окончил в 1936 по словесному отделению философского факультета. Одно из силь­нейших впечатлений ранней юности (1833) влюбленность в княж­ну Е.Л. Шаховскую, переживавшую в эту пору роман с отцом Тургенева, отразилось в повести “Первая любовь” (1860).

В мае 1838 Тургенев отправляется в Германию (желание по­полнить образование соединилось с неприятием российского уклада, основанного на крепостном праве). Катастрофа парохо­да “Николай I”, на котором плыл Тургенев, будет описана им в очерке “Пожар на море” (1883; на французском языке). До августа 1839 Тургенев живет в Берлине, слушает лекции в университете, занимается классическими языками, пишет стихи, общается с Т.Н. Грановским, Н.В. Станкевичем. После коротко­го пребывания в России, где готовится к магистерским экзаме­нам и посещает литературные кружки и салоны: знакомится с Н. Гоголем, С. Аксаковым, А. Хомяковым, в одну из поездок в Пе­тербург - с Герценом, в январе 1840 отправляется в Италию, но с мая 1840 по май 1841 он вновь в Берлине, где знакомится с М.А. Бакуниным. Прибыв в Россию, он посещает имение Баку­ниных Премухино, сходится с этой семьей: вскоре начинается роман с Т.А. Бакуниной, что не мешает связи со швеей А.Е. Ивановой (в 1842 она родит Тургеневу дочь Пелагею). В январе 1843 Тургенев поступает на службу в Министерство внутренних дел.

В 1842 успешно сдает магистерские экзамены, надеясь по­лучить место профессора в Московском университете, но, по­скольку философия была взята под подозрение николаевским правительством, кафедры философии были упразднены в русских университетах, стать профессором не удалось.

В 1843 появляется поэма на современном материале “Пара­ша”, получившая высокую оценку В.Г. Белинского. Знакомство с критиком, перешедшее в дружбу (в 1846 Тургенев стал крестным его сына), сближение с его окружением (в частности, с Н.А. Некрасовым) изменяют его литературную ориентацию: от роман­тизма он обращается к иронико-нравоописательной поэме (“По­мещик”, “Андрей”, обе 1845) и прозе, близкой принципам “на­туральной школы” и не чуждой влиянию М.Ю. Лермонтова (“Андрей Колосов”, 1844; “Три портрета”, 1846; “Бретер”, 1847). В этом же году поступил на службу чиновником “особен­ной канцелярии” министра внутренних дел, где служил в тече­ние двух лет. Общественные и литературные взгляды Тургенева определялись в этот период в основном влиянием Белинского. Тургенев публикует свои стихотворения, поэмы, драматические произведения, повести. Критик направлял его работу своими оценками и дружескими советами.

1 ноября 1843 Тургенев знакомится с певицей Полиной Виардо (Виардо-Гарсия) во время ее гастролей в Петербурге, любовь к которой во многом определит внешнее течение его жизни. В мае 1845 Тургенев выходит в отставку. С начала 1847 по июнь 1850 он живет за границей (в Германии, Франции; Тур­генев свидетель французской революции 1848): опекает больно­го Белинского во время его путешествия; тесно общается с П.В. Анненковым, А.И. Герценом, знакомится с Ж. Санд, П. Ме­риме, А. де Мюссе, Ф. Шопеном, Ш. Гуно; пишет повести “Пе­тушков” (1848), “Дневник лишнего человека” (1850), коме­дии “Холостяк” (1849), “Где тонко, там и рвется”, “Провинциалка” (обе 1851), психологическую драму “Месяц в деревне” (1855).

Главное дело этого периода “Записки охотника”, цикл ли­рических очерков и рассказов, начавшийся с рассказа “Хорь и Калиныч” (1847; подзаголовок “Из записок охотника” был при­думан И.И. Панаевым для публикации в разделе “Смесь” журнала “Современник”); отдельное двухтомное издание цикла вышло в 1852, позднее добавлены рассказы “Конец Чертопханова” (1872), “Живые мощи”, “Стучит” (1874).

В 1850 возвращается в Россию, в качестве автора и крити­ка, сотрудничает в “Современнике”, ставшем своеобразным цен­тром русской литературной жизни.

Под впечатлением смерти Н. Гоголя в 1852 публикует нек­ролог, запрещенный цензурой. За это подвергается на месяц аресту (будучи под арестом, пишет рассказ “Муму”), а затем высылается в свое имение под присмотр полиции без права вы­езда за пределы Орловской губернии. В мае выслан в Спасское, где живет до декабря 1853 и работает над неоконченным рома­ном, повестью “Два приятеля”. Здесь он знакомится с А.А. Фе­том, активно переписывается с С.Т. Аксаковым и литераторами из круга “Современника”. В хлопотах об освобождении Тургене­ва важную роль сыграл А.К. Толстой.

В 1853 было разрешено приезжать в Петербург, но право выезда за границу было возвращено только в 1856.

Тургенев принимает участие в издании “Стихотворений” Ф.И. Тютчева (1854) и снабжает его предисловием. Взаимное охлаждение с далекой Виардо приводит к краткому, но едва не закончившемуся женитьбой роману с дальней родственницей О.А. Тургеневой. Публикуются повести “Затишье” (1854), “Яков Па­сынков” (1855), “Переписка”, “Фауст” (обе 1856).

“Рудиным” (1856) открывается серия тургеневских романов, компактных по объему, разворачивающихся вокруг героя-идеоло­га, журналистски точно фиксирующих актуальную социально-по­литическую проблематику и, в конечном итоге, ставящих “со­временность” перед лицом неизменных и загадочных сил любви, искусства, природы. Продолжают эту линию: “Дворянское гнез­до”, 1859; “Накануне”, 1860; “Отцы и дети”, 1862; “Дым” (1867); “Новь”, 1877.

Отбыв за границу в июле 1856, Тургенев попадает в мучи­тельный водоворот двусмысленных отношений с Виардо и воспи­тывавшейся в Париже дочерью. Он отправляется в Англию, затем в Германию, где пишет “Асю”, одну из наиболее поэтичных по­вестей, поддающуюся, впрочем, истолкованию в общественном ключе (статья Н.Г. Чернышевского “Русский человек на rendez-vous”, 1858), а осень и зиму проводит в Италии. К лету 1858 он в Спасском; в дальнейшем нередко год Тургенева будет чле­ниться на “европейский, зимний” и “российский, летний” сезо­ны.

После “Накануне” происходит разрыв Тургенева с радикализировавшимся “Современником” (в частности, с Н.А. Некрасовым). Конфликт с “молодым поколением” усугу­бился романом “Отцы и дети”. Летом 1861 произошла ссора с Л.Н. Толстым, едва не обернувшаяся дуэлью (примирение в 1878). В повести “Призраки” (1864) Тургенев сгущает намечавшиеся в “Записках охотника” и “Фаусте” мистические мотивы; эта линия получит развитие в “Собаке” (1865), “Истории лейтенанта Ергунова” (1868), “Сне”, “Рассказе отца Алексея” (оба 1877), “Песни торжествующей любви” (1881), “После смерти (Клара Милич)” (1883). Тема слабости человека, оказывающегося игрушкой неведомых сил и обреченного небытию, в большей или меньшей мере окрашивает всю позднюю прозу Тургенева; наиболее прямо она выражена в лирическом рассказе “Довольно!” (1865), воспринятом современниками как свидетельство ситуативно обусловленного кризиса Тургенева.

В 1863 происходит новое сближение Тургенева с Полиной Виардо; до 1871 они живут в Бадене, затем (по окончании франко-прусской войны) в Париже. Тургенев близко сходится с Г. Флобером и через него с Э. и Ж. Гонкурами, А. Доде, Э. Золя, Г. де Мопассаном; он принимает на себя функцию посред­ника между русской и западными литературами. Растет его об­щеевропейская слава: в 1878 на международном литературном конгрессе в Париже писатель избран вице-президентом; в 1879 он почетный доктор Оксфордского университета. Тургенев под­держивает контакты с русскими революционерами (П.Л. Лавро­вым, Г.А. Лопатиным) и оказывает материальную поддержку эми­грантам. В 1880 Тургенев участвует в торжествах в честь от­крытия памятника Пушкину в Москве.

Наряду с рассказами о прошлом (“Степной король Лир”, 1870; “Пунин и Бабурин”, 1874) и упомянутыми выше “таин­ственными” повестями в последние годы жизни Тургенев обраща­ется к мемуаристике (“Литературные и житейские воспомина­ния”, 1869-80) и “Стихотворениям в прозе” (1877-82), где представлены едва ли не все основные темы его творчества, а подведение итогов происходит словно бы в присутствии близящейся смерти.

В феврале 1879, когда он приехал в Россию, его чествова­ли на литературных вечерах и торжественных обедах, усиленно приглашая остаться на родине.

Весной 1882 обнаружились первые признаки тяже­лой болезни, лишившей писателя возможности передвижения (рак позвоночника).

Тургенев умер в Буживале - предместье Парижа. Согласно завещанию писателя, тело его было перевезено в Россию и по­хоронено в Петербурге.

Как выдающийся мастер психологического анализа и пейзаж­ной живописи Тургенев оказал значительное влияние на разви­тие русской и мировой литератур.

1.2. РАССКАЗЫ, Повести и романы И.С. Тургенева

Начальный период творчества И.С. Тургенева, имевший для него характер литературного ученичества, можно считать с 1834 года, когда Тургенев написал первую свою юношескую по­эму “Стено”, и до 1843 года, когда вышло в свет произведение “Параша. Рассказ в стихах”.

“В 1843 году, - писал Тургенев в “Литературных и житей­ских воспоминаниях”, - в Петербурге произошло событие, и са­мо по себе крайне незначительное и давным-давно поглощенное всеобщим забвением. А именно: появилась небольшая поэма не­коего Т.Л. под названием “Параша”. Этот Т.Л. был я; этою по­эмой я вступил на литературное поприще”.

Большинство ранних произведений И.С. Тургенева относится к 30-м и началу 40-х годов XIX века - к этому переходному периоду в истории русского общества.

Молодой Тургенев в первых стихотворных опытах 30-х годов отдал известную дань увлечению романтическими образами и ро­мантическим лексиконом Бенедиктова и Марлинского, но это влияние было очень кратковременно и неглубоко.

Некоторые следы этого увлечения можно найти в очень не­многих стихотворениях, написанных Тургеневым в начальный пе­риод творчества. Так, в стихах, посвященных темам любви и природы, встречаются романтические преувеличения. Любовь в этих стихах “мятежная”, “безумная”, “знойная”, лобзания - “жгучие”, картина утра (в стихотворении “Признание”) дается с излишней, вычурной пышностью:

И, сходя с вершин Урала,

Как дворец Сарданапала,

Загорится ясный день...

Но в подавляющем большинстве стихотворных опытов молодо­го Тургенева общий характер его творчества был реалистиче­ским. Подлинными его литературными учителями были Пушкин, Лермонтов и Гоголь.

Что же представляло собой творчество Тургенева до “Запи­сок охотника”, как расценивать его многочисленные стихотво­рения и поэмы, от которых он готов был отказаться в после­дующую, зрелую пору литературной деятельности?

Если подходить к ним с той меркой, с какой подходил к ним Тургенев, они, действительно, не удовлетворяют необходи­мым требованиям ни с идейной, ни с художественной стороны. В них слышатся перепевы то пушкинской (“Параша”), то лермон­товской (“Разговор”) поэзии, и хотя Тургенев подходит к раз­работке тематики своих литературных учителей по-своему, пы­тается дать самостоятельную трактовку “лишних людей” и “мя­тущихся” героев, но его позиции самому ему не ясны, и герои его поэм оставляют у читателей впечатление чего-то недоска­занного и туманного. Нет ясности мысли и в большинстве лири­ческих стихотворений, посвященных темам любви и природы.

Однако ни в коем случае нельзя сказать, что начальный этап литературной деятельности Тургенева был для него сплош­ной неудачей и, тем более, что он ничего не дал самому писа­телю в отношении его художественного роста. Стихотворное творчество научило Тургенева компоновке материала, выработа­ло у него умение отбирать из массы впечатлений и мыслей наи­более существенное и типическое, умение концентрировать материал и в немногом сказать многое.

Уже Белинский выделял в раннем творчестве Тургенева та­кие стихотворения, как “Федя” и “Баллада”.

“Баллада” (1842), написанная по мотивам народной песни о Ваньке-ключнике, была положена на музыку Рубинштейном и до сих пор живет в камерном исполнении.

Следует также отметить, как значительное творческое до­стижение молодого Тургенева, стихотворение “В дороге”, отличающееся, наряду с большой музыкальностью, искренностью чувства и задушевностью, строки которого известны всем без исключения:

Утро туманное, утро седое,

Нивы печальные, снегом покрытые,

Нехотя вспомнишь и время былое,

Вспомнишь и лица, давно позабытые...

И в поэмах И.С. Тургенева, обычно страдающих недостаточ­ной ясностью в раскрытии характеров и основного идейного смысла, встречаются отдельные яркие бытовые сцены и пейзажи, показывающие, что Тургенев уже в эти годы умел подмечать в жизни и в природе существенное, характерное и находить для описания необходимые точные и выразительные слова.

Наибольшей удачей среди поэм Тургенева была поэма “Поме­щик”, представляющая собой ряд живых зарисовок помещичьего быта. Белинский писал об этой поэме: “Наконец Тургенев на­писал стихотворный рассказ “Помещик”, - не поэму, а физиоло­гический очерк помещичьего быта, шутку, если хотите, но эта шутка как-то вышла далеко лучше всех поэм автора. Бойкий эпиграмматический стих, веселая ирония, верность картин, вместе с тем выдержанность целого произведения, от начала до конца, - все показывало, что Тургенев напал на истинный род своего таланта, взялся за свое, и что нет никаких причин оставлять ему вовсе стихи”.

Тургенев уже был в 40-х хорошим поэтом. Но всего лишь хорошим. А его честолюбие требовало большего.

Одной из основных проблем, поставленных перед писателями во второй период русского освободительного движения, была проблема положительного героя, активно участвующего в осу­ществлении очередных задач общественно-политической и народ­нохозяйственной жизни, и в связи с этим - переоценка передо­вой дворянской интеллигенции, игравшей до сих пор в русском обществе руководящую роль. Эта проблема стояла и перед Чер­нышевским, и перед Гончаровым, и перед Писемским, и перед другими писателями. Вплотную подошел к этой проблеме в сере­дине 50-х годов и Тургенев.

В 40-е годы повести и комедии не занимали основного мес­та в творчестве Тургенева и не были его лучшими произведе­ниями, - заслуженную славу в 40-е годы он завоевал не повес­тями и не комедиями, а “Записками охотника”.

После 1852 года, повести и романы стали у него преобла­дающими жанрами. По тематике эти произведения значительно отличались от “Записок охотника”. Лишь в немногих из них Тургенев по-прежнему изображает крестьянство и рисует картины крепостнического быта; таковы повести “Постоялый двор”, “Господская контора” (отрывок из неизданного романа), рассказ “Муму” и позднее, в 1874 году, рассказ “Живые мощи”. В большинстве же произведений 50-70-х годов основным предметом изображения у Тургенева являются различные группы дворянского класса и прежде всего прогрессивная дворянская интеллигенция, обычно сопоставляемая с интеллигенцией разночинской, революционно-демократической. По преимуществу в этих произведениях вырабатываются и уточняются новые средства художественного мастерства Тургенева.

Повести и романы Тургенева 1850-х годов известный лите­ратуровед Д.Н. Овсянико-Куликовский сопрягал с историей рус­ской интеллигенции.

Романы Тургенева сочетали в себе несколько важнейших для литературы свойств: они были умны, увлекательны и безупречны с точки зрения стиля.

Идейно-художественный замысел произведений: рассказа “Ася” и повестей “Затишье” и “Вешние воды”, определил свое­образие положенных в их основу конфликтов и особую систему, особое взаимоотношение характеров.

Конфликт, на котором строятся все три произведения, - столкновение молодого человека, не совсем заурядного, неглу­пого, несомненно, культурного, но нерешительного, слабохарак­терного, и молодой девушки, глубокой, сильной духом, целост­ной и волевой.

Существенно то, что и конфликты в этих произведениях, и подбор характерных эпизодов, и соотношение персонажей - все подчиняется одной основной задаче Тургенева: анализу психо­логии дворянской интеллигенции в области личной, интимной жизни.

Центральная часть сюжета - зарождение, развитие и траги­ческий финал любви. К этой стороне повестей и направлено бы­ло основное внимание Тургенева, как писателя-психолога, в раскрытии этих интимных переживаний и проявляется по преиму­ществу его художественное мастерство.

Романы Тургенева пронизаны историзмом во всех своих деталях, так как подавляющее большинство дей­ствующих лиц имеет то или иное отношение к основной обще­ственной проблеме, поставленной писателем. В романе “Накану­не” не одна только Елена живет под впечатлением решающего, надвигающегося перелома в русской общественной жизни - это чувство испытывает каждый по-своему: и Берсенев, и Шубин, и Увар Иванович, и, хотя бы в негативном смысле, Курнатовский и Стахов, отец Елены. В романе “Новь” не только Нежданов и Марианна, но почти все действующие лица, так или иначе, прямо или косвенно связаны с развертывающимся революционным движе­нием.

Романы Тургенева (так же, как и повести) нельзя рассмат­ривать как точное, фотографическое отражение реальной исто­рической действительности. Нельзя, как делали некоторые до­революционные критики (например, Авдеев), изучать историю русской общественной жизни 50-70-х годов XIX века по романам Тургенева. Об историзме этих романов можно говорить лишь с учетом общественно-политической позиции Тургенева, его оцен­ки тех общественных сил, какие принимали участие в истори­ческом процессе, и в первую очередь его отношения к господ­ствовавшему в то время дворянскому классу.

В центре романов Тургенева стоят главные герои, которых можно разбить на четыре группы. Первая группа - передовые дворяне-интеллигенты, бравшие на себя роль руководителей об­щественного движения, но в силу своей непрактичности, слабо­характерности не справившиеся с задачей и оказавшиеся лишни­ми людьми (Рудин, Нежданов). Вторая группа - представители молодой интеллигенции, разночинной или дворянской, обладаю­щие и знаниями, и силой воли, и трудовой закалкой, но ока­завшиеся во власти неверных, с точки зрения Тургенева, взглядов и поэтому пошедшие по ложной дороге (Базаров, Маркелов). Третья группа - положительные герои (тоже в понимании Тургенева), приближавшиеся к правильному решению вопроса о подлинно прогрессивной деятельности. Это Лаврецкий, Литвинов, дворяне-интеллигенты, сумевшие преодолеть в себе наследие дворянской мягкотелости, пришедшие после тяжелых испытаний к общественно-полезной работе; в особенности - это разночинец, выходец из народа Соломин, наиболее совершенный образ положительного героя у Тургенева в последнем периоде его литературного творчества. И, наконец, четвертая группа - передовые девушки, в образах которых Тургеневым представлены три последовательных ступени вовлечения русской женщины 50-70-х годов в общественную жизнь: Наталья, только еще стремящаяся к общественной деятельности, Елена, уже нашедшая себе полезное дело, но пока еще на чужбине, и Марианна, участница русского революционного движения, окончательно определившая свой настоящий жизненный путь в совместной культурнической работе с Соломиным.

Подводя итоги всему выше сказанному мы можем отметить ключевое значение раннего творчества писателя для дальнейше­го развития его мастерства. Именно этот опыт, казавшийся са­мому Тургеневу столь незначительным, впоследствии позволил ему написать “Записки охотника”, “Отцы и дети” и другие зна­чительные произведения, которые, в свою очередь, оказали ог­ромное влияние на развитие русской и зарубежной литературы.

Заслуга Тургенева в более конкретной области романа за­ключается в создании и разработке особой разновидности этого жанра – романа общественного, в котором своевременно и бы­стро отражались новые и притом важнейшие веяния эпохи. Основные герои тургеневского романа – так называемые “лиш­ние” и “новые” люди, дворянская и разночинно-демократическая интеллигенции, в течение значительного исторического срока определяли нравственный и идейный уровень русского общества.

ГЛАВА 2. «ЛИШНИЕ ЛЮДИ» В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ И.С. ТУРГЕНЕВА.

В этом реферате будет рассматриваться первая группа героев – «лишние люди». Само понятие «лишнего человека» было введено в художественную литературу Тургеневым, и он дал, так сказать, паталогоанатомический анализ этого примечательного типа русской жизни XIX столетия. У Тургенева к «лишним людям» относятся Рудин («Рудин»), Алексей Нежданов («Новь»), Федор Лаврецкий («Дворянское гнездо»), Чулкатурин («Дневник лишнего человека»), Яков Пасынков («Яков пасынков»), Алексей Петрович («Переписка»). Для рассмотрения этих героев стоит рассмотреть названные произведения.

2.1. «ЛИШНИЕ ЛЮДИ» В ПОВЕСТЯХ «ДНЕВНИК ЛИШНЕГО ЧЕЛОВЕКА», «ПЕРЕПИСКА», «ЯКОВ ПАСЫНКОВ».

Повести «Дневник лишнего человека», «Переписка», «Яков Пасынков» объединяет тема «лишнего человека».

Сам писатель считал «Дневник лишнего человека» удавшимся произведением. «Я почему-то воображаю, что «Дневник» хорошая вещь…» – писал он Краевскому. Но в этой повести с характерным названием Тургенев еще не дает социально-исторического объяснения типу «лишнего человека»; не раскрыты глубоко его общественные и идеологические связи и отношения. Симптомы болезни обозначены и описаны, но ее причины и метод лечения не определены. Автор «Дневника» неудачник Чулкатурин несет в себе черты «лишнего человека», но у него нет еще того нравственного и интеллектуального превосходства над окружающими, которое позднее отметит Тургенев в Нежданове и Рудине. «Дневник» - лишь первый набросок типа «лишнего человека». Композиция повести, восходящая к лермонтовскому «Герою нашего времени», соответствовала образу рефлектирующего героя. Но сам герой поставлен в то смешное и жалкое положение, которое снижало трагизм его судьбы.

Эта противоречивость истекает из того, что в повести тема «лишнего человека» сливается с темой «маленького человека», над которым торжествует петербургский аристократ. «Лишние люди» вовсе не были маленькими людьми типа Макара Девушкина, которого вспоминаешь в конце повести. В последующих произведениях на эту тему Тургенев покажет, как богатство внутреннего мира «лишнего человека» восторжествует над аристократическим лоском, светскостью и поверхностной образованностью.

Большую роль в развитии темы «лишнего человека» в творчестве Тургенева сыграла повесть «Переписка». В ней мало конкретно-исторических деталей, характеризующих тип лишнего человека как явления русской жизни определенной эпохи. Это – психологический этюд, освещающий нравственно-психологическую сторону проблемы. Моральный облик и характер лишнего человека, его безволие и склонность к рефлексии, разлад между мечтой и действительностью, его взаимоотношения с избранницей его сердца, печальный финал его жизни – все, что в «Рудине» получит конкретно историческое содержание, в «Переписке» дано в форме нравственно-психологических эскизов.

В «Дневнике лишнего человека» Тургенев дает исповедь героя. «Переписка» - не только исповедь двух собеседников, не только самоанализ, которому подвергают себя стороны, оба участника коллизии. Этот также диалог, полный откровенной взаимной критики. Проникнутый страстным упреком рассказ Марьи Александровны, пробужденной любовью к идеалу, о разочаровании в судьбе, может служить прекрасным комментарием к конкретной жизненной драме, объективированной Тургеневым в человеке, воплощавшем в ее глазах этот идеал, Натальи Ласунской. Героиня «Переписки» - девушка, которая не удовлетворена «обыкновенными заботами домашней жизни».

Серебряный век – это период совершенно новых мироощущений человека. В это время у людей менялись духовные ценности и мировоззрение. Поэзия этого периода удивительна и неповторима.

Критика российской действительности в пьесе А.М.Горького “На дне” Хорошо, когда прочитанная книга оставляет след в душе. И если он яркий, мы вдруг задумываемся над тем,

Мысли о прочитанном рассказе “гранатовый браслет” Нам говорит согласие струн в квартете, Что одинокий путь подобен смерти. Шекспир. Куприн, как и всё без исключения писатели всех времён и народов, не обошёл в своём рассказе тему любви, но у него любовь особая и не на что не похожая – бе...

МРАК–ХОЛОД–НОЧЬ. Изображая мертвенность самого головлёвского существования, Салтыков широко использует архетипические образы мрака, холода, ночи и тому подобные. И тогда, когда он рисует картины природы, и тогда, когда он описывает быт головлёвской усадьбы, писатель опирается на значимое для народн...

ТИПИЧНЫЕ ХАРАКТЕРЫ В ПОЭМЕ ГОГОЛЯ “МЕРТВЫЕ ДУШИ” В 1835 году Гоголь начал писать поэму “Мертвые души”. Сюжет для этого произведения подсказал ему Пушкин. Он рассказал об одном авантюристе, который, скупая мертвые души, разбогател. Произведение, над которым начал работу Гоголь...

Творческая работа по рассказу А.И. Солженицына “ МАТРЕНИН ДВОР”. Как трактовать образ главной героини: жертва или святая? “Не стоит земля без праведника”.

Хронологическая таблица жизни И Тургенева Даты События в жизни Творчество 28 октября (9 ноября) 1818 Рождение Ивана Сергеевича Тургеневав в Орле. Отец, Сергей Николаевич Тургенев, принадлежал к старинному дворянскому роду, мать, Варвара Петровна Лутовинова...

“Конармия” И. Э. Бабеля - это сборник небольших рассказов, связанных темой гражданской войны и единым образом повествователя. “Конармия” написана на основе дневников Бабеля (когда он сражался в Первой конной армии). Сражался сам Бабель под именем Лютова.

Сложнейшее время в жизни российской деревни - период коллективизации - автор показывает через восприятие ребенка Миханьки Хохлова. Поэтому деревенский мир раскрывается перед нами детскими глазами.

Унылая пора! Очей очарованье! Приятна мне твоя прощальная краса - ...

Тема любви в повести И.С. Тургенева “Ася” Читая повесть И.С.Тургенева “Ася” мы видим, что когда Ася влюбилась в Н.Н., то она готова была забыть о себе. Автор пишет, что для её любви “нет завтрашнего дня”. К тому же у неё “ни одно чувство не бывает вполовину&...

Воспринимая буквально как своих личных врагов злейшие пороки на земле, ведя по ним шквальный огонь из всех поэтических “огневых средств”, он как бы протягивает дружескую руку испытавшему горе, оскорбленному или попавшему в беду.

В самом название своей комедии “” Грибоедов закладывает основную идею поизведения, мы уже можем понять, что всё в нём будет относиться к понятию “ум”.

Тенденция к осмыслению судьбы общества, судьбы личности, отечественной культуры, соотносимых с гуманистическими идеалами христианства, нашла выражение в новых произведениях Б. Ахмадулиной. Она стремится “поднять планку” поэтической культуры.

Ради чего стоит жить, или почему погасло сердце Данко (“ Старуха Изергиль” А.М.Горького) Раньше или позже перед человеком встает вопрос: зачем, для чего жить? И каждый решает его по-своему. Все люди разные. Поэтому они отбрасывают его прочь, погружаясь в суету и поиск мат...

Сочинение на тему: «». Роман И. С. Тургенева “Отцы и дети”, написанный в 1861 году, по праву считается одним из самых известных произведений великого романиста. Тургенева всегда отличало удивительное умение увидеть, распознать героя эпохи, прочувствовать настроение общества. Роман &ldqu...

Сочинение по произведению Гоголя «Ревизор» “ Жизнь в уездном городе до приезда ревизора” Одним из первых произведений Николая Васильевича Гоголя была комедия «Ревизор», где он вывел на сцену целую галерею русских типов. Комедия не клевета на современную писателю жизнь, а ее отраже...

Нет, пожалуй, в мире ни одного поэта, который бы не писал о задачах поэзии. Прозой, стихами, критичес- кими статьями - все равно. Что же до Маяковского, то ему приходилось еще и отстаивать свое поэтическое кредо, защищать свои взгляды в постоянной борьбе, защищать статьями, выступлени...

Желтков – шизофреник (анализ повести А.И.Куприна “Гранатовый браслет”) В повести А.И.Куприна “Гранатовый браслет” рассказывается о том, что в литературе встречается гораздо чаще, чем в жизни – о чистой и благородной безответной любви. Пылкая влюблённость или быстро пр...

Роман И. Акулова “Касьян Остудный” рассказывает нам о судьбе российской деревни накануне коллективизации. Автор показывает социальную неоднородность деревни конца 20-х годов.