Окопы сталинграда некрасов главные герои. Произведения о войне (повесть «В окопах Сталинграда» Виктора Платоновича Некрасова)

Сочинение

Виктор Платонович Некрасов из того поколения писателей, которое пришло в литературу после войны. Их было много - сапер В. Некрасов, минометчик О. Гончар, разведчик Э. Казакевич... Позже о себе заявит "поколение лейтенантов" - Г. Бакланов, Ю. Бондарев, А.Ананьев, В.Быков. Для них война не прекращалась - закончившись в 1945-м, она продолжилась в их творчестве.

Появление в 1946 г. в журнале "Знамя" (№ 8 - 10) повести В. Некрасова "В окопах Сталинграда" заставило литературную общественность несколько растеряться: автор - простой офицер, никому не известный Некрасов, в самой повести нет ни слова о партии и всего несколько упоминаний о Сталине.

Но повесть обращала на себя внимание и запоминалась самой темой (хотя сталинградцу Некрасову чиновник из ЦК КП(б) Украины сказал, что у него "кишка тонка писать о Сталинграде"), сдержанностью тона, за которой скрывалась глубокая боль за судьбы людей и Родины; и самое важное - правдивым рассказом о главном сражении войны.

На всевозможных обсуждениях звучали стереотипы: "взгляд из окопа", "автор дальше своего бруствера не видит" и т.д. Но Некрасов придерживался другой точки зрения: "На войне никогда ничего не видишь, кроме того, что у тебя под самым носом творится".

Повесть во многом автобиографична. Главный герой, от лица которого ведется повествование, - лейтенант Юрий Керженцев, как и Некрасов, уроженец Киева, окончил архитектурный институт, увлекался филателией. Попав на войну, стал сапером. В его сдержанном рассказе перед читателем проходит вереница запоминающихся характеров: Валега, ординарец с замашками диктатора; лейтенант химической защиты красавец Игорь Седых, у которого "совсем детские глаза"; Карнаухов со своей "удивительной улыбкой"; неуклюжий, стеснительный Фарбер и многие другие, с кем столкнула автора военная судьба. Это внимание к людям идет от обостренного восприятия жизни, от суровой необходимости запомнить все и всех, рассказать обо всем.

"В окопах Сталинграда" - книга не только о военных действиях. Она прежде всего о людях, о тех, кто сумел выстоять и победить. В условиях войны характеры людей проявляются по-разному. На первый взгляд кажется, что писатель не дает оценок происходящему, но сама интонация некрасовского текста расставляет все на свои места. И читатель понимает, что за человек перед ним - честный воин или шкурник, или, самое страшное, командир-карьерист, шагающий по трупам.

Близкий друг Некрасова, АН. Рохлин говорил, что он "был убежденным, твердокаменным реалистом". Думается, это шло не только от характера писателя, но еще и оттого, что он многое повидал на войне. Смерть всегда страшит своей неожиданностью. Некрасов говорит о смерти каждый раз с болью, испытывает потрясение от ее повседневной обыденности: "Лазаренко ранен в живот. Я вижу его лицо, ставшее вдруг таким белым, и стиснутые крепкие зубы. ...Он уже не говорит, а хрипит. Одна нога загнулась, и он не может ее выпрямить. Запрокинув голову, он часто-часто дышит. Руки не отрывает от живота. Верхняя губа, белая, как кожа, мелко дрожит. Он хочет еще что-то сказать, но понять ничего нельзя. Он весь напрягается. Хочет приподняться и сразу обмякает. Губа перестает дрожать".

Расхожее мнение, будто бы люди на войне привыкают ко всему, в том числе и к страху смерти, Некрасов опровергает: "Я помню одного убитого бойца. Он лежал на спине, раскинув руки, и к губе его прилип окурок. Маленький, еще дымившийся окурок. И это было страшней всего, что я видел до и после на войне... Минуту назад была еще жизнь, мысли, желания. Сейчас - смерть".
Спасение от бесконечных ужасов войны, от нечеловеческой усталости лейтенант Керженцев находит в воспоминаниях о довоенной жизни. Война, расколов мирную жизнь, стала своеобразной границей между тем, что было, и тем, что есть. В настоящей жизни - горечь отступлений, потерь, бесконечная дорога, мины, окопы, смерть... А в прошлом - "аккуратно подстриженные липы, окруженные решеточками", "большие молочно-белые фонари на толстых цепях, перекинутых от дома к дому", "уютные особнячки с запыленными окнами", "столетние вязы дворцового сада", "шуршащие под ногами листья", "Днепр и синие дали, и громадное небо". На войне окружающий солдат мир воспринимается как своеобразный негатив, где всепоглощающим становится цвет серой пыли.

События Сталинградского сражения Некрасов описывает так, как он видел сам, без пропагандистских приукрашиваний: "Опять стреляем. Пулемет трясется как в лихорадке. Я чувствую, как маленькие струйки пота текут у меня по груди, по спине, под мышками. Впереди противная серая земля. Только один корявый, точно рука с подагрическими пальцами, кустик. Потом и он исчезает - пулемет срезает".

Характерная примета повести - сжатое время. Керженцев не раз удивляется, что в минуты он проживает года.

Читая повесть, сталкиваешься с различными суждениями и мнениями. Люди разные и по-разному пришли на фронт, но каждого волнует вопрос: как случилось так, что с начала войны армия только отступает, оставляя родную землю, стыдясь взглянуть остающимся в глаза. Только однажды Некрасов попытается ответить на него: "На других мы с вами полагались. Стояли во время первомайских парадов на тротуаре, ручки в брючки, и смотрели на проходящие танки, на самолеты, на шагающих бойцов в шеренгах... Ах, как здорово, ах, какая мощь! Вот и все, о чем мы тогда думали.

Ведь правда? А о том, что и нам когда-то придется шагать, и не по асфальту, а по пыльной дороге, с мешком за плечами, что от нас будет зависеть жизнь - ну, не сотен, а хотя бы десятков людей... разве думали мы тогда об этом?"

Лишь после XX съезда партии фронтовик В. Некрасов узнает еще одну причину поражений в той войне. Но это будет потом. "Анализировать прошлое, вернее, дурное в прошлом имеет смысл только в том случае, когда на основании этого анализа можно исправить настоящее или подготовить будущее, - рассуждает Керженцев. - Ведь руганью делу не поможешь". Вот и пришлось вчерашним студентам, школьникам взять в руки винтовки и защищаться и защищать.

И выстояли, и защитили - ведь всего двести метров не дошли фашисты до Волги. "Подумать только - двести метров, каких-нибудь несчастных двести метров! Всю Белоруссию пройти, Украину, Донбасс, калмыцкие степи и не дойти двести метров... Хо-хо!"

Повесть заканчивается предполагаемым наступлением в районе Сталинграда. Это еще не та, майская победа 1945-го, но все же победа. А фашистам все-таки показали Волгу, - и экскурсию проводил "молоденький, курносый" сержантик, который весело и заразительно смеялся.

Повести "В окопах Сталинграда" В. П. Некрасова была присуждена Сталинская премия. Уже не раз замечено, что во многих ситуациях вождь действовал как делец, думающий о выгоде. Распределение литературных премий не было исключением. Однако думается, что в награде В. Некрасова было и признание таланта, и, что важно, признание его взгляда на войну.

«В окопах Сталинграда» - повесть В.П.Некрасова. Фронтовой офицер, кавалер медали «За отвагу» и ордена «Красная звезда» капитан В.П. Некрасов работу над повестью начал в 1944 г., в госпитале, где находился в связи со вторым ранением. Некрасов в обороне Сталинграда участвовал с начала и до конца.

К осени 1945 рукопись под названием «В окопах Сталинграда» была закончена, а в 1946 как роман «Сталинград» опубликована в журнале «Знамя». Руководство Союза писателей встретило его в штыки. А.А. Фадеев, руководитель Союза, собственноручно вычеркнул «Сталинград» из списка произведений, представленных на соискание Сталинской премии. Сталин, однако, это решение не утвердил: в 1947 г. роман удостаивается главной государственной награды и выходит в серии книг, выпускаемой издательством «Советский писатель» к 30-летию Октябрьской революции. После присуждения премии повесть — теперь это повесть — «В окопах Сталинграда» печатается по всей стране и переиздается большинством издательств общим тиражом в несколько миллионов экземпляров, переводится на 36 языков.

«В окопах Сталинграда» — произведение, этапное для всей советской литературы о Великой Отечественной войне: через 10 -15 лет появится «лейтенантская проза», начало которой положил В. Некрасов; через 40 лет в числе прямых предтеч романа В. Гроссмана «Жизнь и судьба» критика назовет повесть «В окопах Сталинграда».

Для героя повести, полкового инженера Керженцева так же, как для самого В.П. Некрасова, Сталинград начинался на Перепутьях Летнего отступления, под бомбами первого налета на город, в отчаянных осенних контрактах. Фронтовой опыт начинающего прозаика несколько отличался от опыта уже сложившихся писателей, для которых фронт — объект живописания. Для боевого офицера Некрасова — это тяжкая повседневность, в которую он неумолимо включен.

Некрасов упорно доказывал надежность интеллигентности вопреки обшей установке тех лет: интеллигенту в лучшем случае отводилась роль рефлектирующего индивидуалиста, если не откровенного труса. Некрасов понимал интеллигентность как сочетание ума, благородства, бесстрашия, открытости, способности сострадать. Простота керженцевского повествования — простота подлинной интеллигентности. Его речь прекрасно уживается с деловитой зоркой обстоятельностью опытного фронтовика. Военные термины, армейские наблюдения без нажима вплетаются в свободный разговор. Художественная достоверность «Окопов» предопределена тем, что, синтезируя характеры, Некрасов пишет только о том, что знает сам. Повесть «В окопах Сталинграда» свободна от казенного оптимизма, ее герои не чувствуют себя пешками в руках всеведущего стратега. Писатель упрямо верит в способность человека вести долгий неравный бой, и, возможно, именно такой взгляд на участников сражения сообщил повести тот запас жизненных сил, который сделал ее своего рода ориентиром для будущих писателей.

У Некрасова свое представление о бое, о жизни, о смерти, он не отвергает инстинкт «Мыслей нет. Мозг выключился. Остается инстинкт — животное желание жизни и ожидание. Даже не ожидание, а что-то, не объяснимое словами... ».

Некрасов первым в нашей литературе сказал о нравственной ответственности командира, посылающего бойцов на смерть — сказал о цене крови. Тема эта станет впоследствии особенно близка В. Быкову, Г.Я. Бакланову, Ю. В. Бондареву.

Правда войны (по повести В. Некрасова «В окопах Сталинграда»)

Великая Отечественная война 1941-1945 годов открыла новую страницу в истории современной литературы. Вместе с ней в произведения писате­лей входит тема патриотизма, литература вдох­новляет на борьбу с врагом, правительству зачас­тую помогает держать фронт, простому народу - выжить.

Пожалуй, одним из интереснейших и наиболее значительных произведений о войне является по­весть В. Некрасова «В окопах Сталинграда», пред­ставляющая собой дневниковые записи молодого бойца. Описание боев и воинского быта чередуют­ся с размышлениями героя во время отдыха, перед боем, с воспоминаниями о довоенной жизни. Перед нами вырисовывается нелегкий путь человека на войне, путь от желторотого вы­пускника института к опытному командиру бата­льона.

Но важнее, пожалуй, то, как через судьбы от­дельных людей писатель раскрывает перед нами трагедию войны, принесшей горе всей нашей ог­ромной стране. В. Некрасов впервые заговорил об этой трагедии правдивыми, откровенными слова­ми. Конечно, для этого требовалось мужество, и Некрасов не побоялся сказать об ужасной правде войны, которую он рассматривает с разных точек зрения.

Автор пишет о бесчеловечности войн как тако­вых. Подобно Л. Н. Толстому, Некрасов считает войну ненормальным явлением, противоестест­венным человеку состоянием. Вместе со своим ге­роем автор переживает потрясение от увиденного: «Я помню убитого бойца. Он лежал на спине, рас­кинув руки, и к губе его прилип окурок. И это было страшнее всего, что я видел, страшнее раз­рушенных городов, страшнее оторванных рук и ног. Раскинутые руки и окурок на губе. Минуту назад была еще жизнь, мысли, желания. Сей­час - смерть».

Писатель осмысливает войну философски, он видит ее бесчеловечность, он видит людей, кото­рые постепенно привыкают к этой бесчеловечнос­ти. С точки зрения В. Некрасова, нет ничего более страшного и гибельного, чем подобное привыка­ние. Война становится бытом для людей.

Есть в повести правда о героизме тех людей, которых всегда считали только винтиками в ог­ромном корпусе государственной машины. Некра­сов беспощадно судит тех, кто спокойно посылает людей на смерть, кто расстреливает за потерян­ную кирку или саперную лопату, кто держит людей в страхе. Это был протест не только против сталинских методов ведения войны, но и против сталинских комиссаров, внимательно наблюдав­ших за словами и поведением человека, а человек этот шел на смерть: «Не везет нашему полку. Каких-нибудь несчастных полтора месяца воюем, а вот уже нет ни людей, ни пушек. По два-три пулемета на батальон… Необстрелянных, впервые попавших на фронт, нас перебрасывали с места на место, клали в оборону, снимали, передвигали, опять клали в оборону… Мы терялись, пугались, пугали других, никак не могли привыкнуть к бом­бежке». В. Некрасов против беспорядочности на войне: бездарность руководства стоит многих че­ловеческих жизней, люди становятся «пушечным мясом».

Раскрывая подлинный облик войны, В. Некра­сов не проходит и мимо народа, его роли в ней, отмечает восприимчивость простых солдат к чужой беде, их открытость, их думу о России: «Фронт отступает. У ворот стоят женщины - молчаливые, с вытянутыми вдоль тела тяжелыми, грубыми руками. У каждого дома стоят, смотрят, как мы проходим. Никто не бежит за нами. Все стоят и смотрят». Безысходность в душах людей, отчаяние в душе героя, которого длительное от­ступление заставляет серьезно задуматься над сло­жившейся ситуацией. Пожалуй, прав один из ге­роев повести, инженер, который считал, что нельзя обольщаться рассуждениями о патриотиз­ме: «Геройство геройством, а танки танками».

Действительно, в годы Великой Отечественной войны на всем фронте русские люди проявляли чудеса героизма, но при умелой организации бое­вых операций, при своевременной поддержке, при заботе о людских жизнях многих смертей можно было избежать.

Анализируя правду войны Некрасова, можно уверенно сказать, что он был человеком-патрио­том, который хотел быть «русским писателем» и «жить по совести».

В 1946 г. в сдвоенном 8–9-м номере журнала «Знамя» была опубликована первая часть романа «Сталинград» Виктора Платоновича Некрасова. Автора, мало кому пока известного, «интеллигентного горожанина, без особого успеха подвизавшегося на подмостках и писавшего никому не нужные рассказики», как описывал он себя сам. «Простой офицер, фронтовик, слыхом не слыхал, что такое социалистический реализм... Прочтите обязательно!» – рекомендовал рукопись Твардовскому известный критик В. Б. Александров. «Книга о войне, о Сталинграде, написанная не профессионалом, а рядовым офицером. Ни слова о партии, три строчки о Сталине...» – вспоминал Некрасов в очерке «Через сорок лет… (Нечто вместо послесловия)».

Книга действительно выделялась на фоне военной прозы современников. Среди наиболее известных и достойных – «Народ бессмертен» В. Гроссмана (1942), «Дни и ночи» К. Симонова (1943–1944), «Звезда» Э. Казакевича (1946), не говоря уже о множестве других произведений, написанных менее талантливыми авторами. Главным сюжетом и основным пафосом книг о войне первых послевоенных лет был героизм бойцов-партийцев, преданность коммунистической идее, мудрость Верховного главнокомандующего и его стратегических решений, надрывная сентиментальность или, напротив, романтическая героика (советская «лейтенантская проза», сделавшая солдатскую правду идейным центром произведений о войне, появилась на десятилетие позже – со второй половины 1950-х гг.)

Роман Некрасова для своего времени был поистине выдающимся: это взгляд на войну лейтенанта, повествующего день за днем об увиденном, услышанном, пережитом до Сталинградской битвы и во время нее. Главный герой Игорь Керженцев, во многом alter ego автора, вместе с сослуживцами отступает на восток, к Дону и Сталинграду. Бойцы не знают, что происходит на фронте, нет ни газет, ни карт крупнее «двухверсток». Связь с однополчанами потеряна, многие убиты, а встречные новобранцы и местные жители знают не больше их. Герои (действующие лица многочисленны и часто меняются, что вполне отражает царившую при отступлении сумятицу и большие потери) прибывают в Сталинград накануне немецкой атаки и участвуют во всей длительной обороне и битве.

Это предельно лаконичная, искренняя, прозрачная автобиографическая проза, более напоминающая дневниковые записи, чем художественное произведение (впечатление тем сильнее оттого, что повествование ведется в настоящем времени). Благодаря некоей авторской отстраненности, отсутствию «идеологической нагруженности», повесть больше похожа на документальную литературу.

Впрочем, Некрасов утверждал, что поденных записей во время войны не вел – попробовал было, но скоро наскучило. А написал всю повесть «по свежим следам и на одном дыхании» всего за полгода во время лечения в Польше, в 1944 г. Врач якобы посоветовал приучать раненую руку с задетым нервом к мелким движениям и писать письма «любимой девушке». Девушки не было, и Некрасов стал писать о Сталинграде.

Отличалась книга Некрасова и главными действующими лицами: это простые люди с разным довоенным прошлым, для которых война, в корне изменившая их мировоззрение, иерархию ценностей и отношений, вытащив на поверхность их истинные качества и способности, стала ежедневным бытом. Для них подвиг – не абстрактное понятие из чужого словаря, а ежедневный тяжелый до изнурения труд, и мечта одна – отдохнуть и выспаться, и подробности геройского поступка порой неприглядны, однако на него идут сознательно – и до конца.

В описаниях нет ни намека на фальшь: автор не склоняется ни к сентиментальности, ни к эффектным ужасам и кровавым подробностям войны, ни к героическому пафосу с ритуальным поклоном властям. Он выбирает если не эмоционально сниженную, то нейтральную лексику и речевые обороты.

Так, например, описана атака немцев: «Обстрел длится минут двадцать. Это очень утомительно. Потом мы вытягиваем пулемет на площадку и ждем.

Чумак машет рукой. Я вижу только его голову и руку.

– Двоих левых накрыло, – кричит он.

Мы остаемся с тремя пулеметами.

Отражаем еще одну атаку. У меня заедает пулемет. Он немецкий, и я в нем плохо разбираюсь. Кричу Чумаку.

Он бежит по траншее. Хромает. Осколок задел ему мягкую часть тела. Бескозырка над правым ухом пробита.

– Угробило тех двоих, – говорит он, вынимая затвор. – Одни тряпки остались.

<…> Я уже не помню, сколько раз появляются немцы. Раз, два, десять, двенадцать. В голове гудит. А может, то самолеты над головой? Чумак что-то кричит. Я ничего не могу разобрать. Валега подает ленты одну за другой. Как быстро они пустеют. Кругом гильзы, ступить негде».

Снятие внешнего героического пафоса по Некрасову – обязательно: книга о войне (как и фильм) не может идти «вся на высокой ноте. От начала до конца. Она, как скульптура Мухиной, которая вдруг ожила и пошла вперед победной поступью. А мы следим за ней. Два часа...» – писал он в более позднем очерке.

Простая мысль – о том, что война выворачивает мир наизнанку, приводит к своеобразной «профессиональной деформации». И вновь подчеркнуто простой язык, без аналитических или патетических комментариев автора, что само по себе становится сильным литературным приемом: на клин журавлей (для которых «никакой войны нет») смотреть неприятно, потому что они летят как «юнкерсы»; главный герой, сидя с девушкой на берегу Волги и глядя на противоположный берег, привычно продумывает точки для размещения пулеметов.

Некрасов выстраивает панораму событий и психологическое состояние героев через локальные и незначительные детали, на самом деле далеко выходящие за обзор «окопа» (самый расхожий укор от критиков – узость «окопной правды» писателя). Многодневная бомбежка Сталинграда становится рутиной, и привыкший к ней взгляд, перестав воспринимать ее как переломную битву в Великой Отечественной войне, начинает замечать мелочи.

«Целый день звенят в воздухе «мессеры», парочками рыская над берегом. Стреляют из пушек. Иногда сбрасывают по четыре небольшие аккуратненькие бомбочки, по две из-под каждого крыла, или длинные, похожие на сигару, ящики с трещотками, противопехотными гранатами. Гранаты рассыпаются, а футляр долго еще кувыркается в воздухе, а потом мы стираем в нем белье – две половинки, совсем как корыто».

Эти пластически достоверные детали делают произведение до предела кинематографичным. Неслучайно Сергей Эйзенштейн, который, по свидетельству знакомых, считал его одной из лучших книг о войне, посвятил ему целую лекцию. В ней, в частности, мэтр отмечал: «Есть детали, которые запоминаются на всю жизнь... Маленькие, как будто незначительные, они въедаются, впитываются как-то в тебя, начинают прорастать, вырастают во что-то большое, значительное, вбирают в себя всю сущность происходящего».

Речь автора порой напоминает литературный прием отстраненного удивления, любимый еще Л. Н. Толстым: для демонстрации какого-либо явления показать его так, как будто оно увидено впервые, как будто до Некрасова никто не писал о войне, смерти, храбрости и тяжелых буднях.

Роман настолько очевидно написан вне основной литературной «парадигмы» того времени, что ни остаться незамеченным, ни быть благосклонно принятым «знающими» критиками, а также политически и конъюнктурно более сознательными писателями он никак не мог.

В книге Некрасова почти нет упоминаний о Сталине – и это при том, что в 10-м номере «Знамени», где опубликовали вторую часть «Сталинграда», была размещена программная статья о советской поэзии: «...Генеральная ее тема – тема вождя. Тот, кто проходит мимо этой темы, никогда не осознает истинной природы нашего искусства…» Строчку о Сталине Некрасов после доводов и уговоров все же вставил, а позже, после XX съезда, убрать ее отказался: в книге слишком очевидно дело было не в вожде.

Любопытно, что смена политического «микроклимата» произошла еще на стадии журнальной публикации романа. Если 8–9-й номер «Знамени» был весь проникнут большими надеждами первого послевоенного года, ожиданием «новой жизни, царства справедливости, свободы, которые народ заработал лишениями и жертвами военных лет», то следующий, 10-й, начинался Постановлением ЦК ВКП(б) от 14 августа 1946 г. «О журналах “Звезда” и “Ленинград”» и созвучным ему докладом товарища Жданова. Шельмовали Михаила Зощенко («давно специализировался на писании пустых, бессодержательных и пошлых вещей, на проповеди гнилой безыдейности, пошлости и аполитичности»), Анну Ахматову (представитель «безыдейного реакционного литературного болота»), а после, в редакционной статье, и многих других литераторов. В таком окружении и контексте наказание за политическую несознательность и безыдейность произведения не заставило себя ждать.

Прежде всего, роман перевели в повесть, а название заменили на «В окопах Сталинграда»: «Великое сражение, увиденное из какой-то одной ямки, из одного окопа» не может претендовать ни на масштаб романа, ни на ставшее нарицательным название города.

«Литературная общественность растерялась», – справедливо заметил Некрасов. Критики поругивали роман-повесть за «ремаркизм», узость взгляда, за то, что «протокольно описывает события, мало проявляя интереса к вопросам мировоззрения, политики, морали». Однако рукопись все-таки была напечатана в авторитетном «Знамени»: главному редактору В.В. Вишневскому ее передал Твардовский.

Впрочем, упреки в адрес автора появлялись в рецензиях вплоть до вручения Некрасову 6 июня 1947 г. Сталинской премии II степени. В присуждении премии были странности, объясняемые, как часто бывает при недостатке достоверных свидетельств, легендой. Позже Некрасов вспоминал: его имя было вычеркнуто генеральным секретарем и председателем правления Союза писателей А. Фадеевым из списка номинантов на премию в ночь перед публикацией. Однако «наутро обомлевший автор увидел свое собственное изображение в “Правде” и “Известиях”». В строжайшем секрете Вишневский сообщил писателю, что вновь внести его имя в список мог только «Сам», «никто другой».

Так или иначе, помимо денежной премии в 50 тыс. рублей (которую он отдал на покупку инвалидных колясок фронтовикам), Некрасов на некоторое время получил иммунитет от нападок критики. «В окопах Сталинграда» до запрещения к печати и изъятия из библиотек переиздавалась несколько раз (общим тиражом более 4 млн экземпляров) и была переведена на 36 языков.

Биография самого автора не менее интересна: до публикации в «Знамени» Некрасова, демобилизованного капитана Советской армии, с медалями (среди них – «За отвагу», «За оборону Сталинграда») и орденом Красной Звезды вернувшегося с фронта в родной Киев, почти никто не знал.

Он родился в 1911 г., родители – «из бывших»: мать с дворянскими корнями – врач, отец – банковский служащий. Познакомились с Париже, где Зинаида Николаевна работала в военном госпитале. Там же родился и старший брат. Отец рано умер, брат «ненадолго пережил отца – погиб в Миргороде в 1919 г. под шомполами красных», – записывал Некрасов семейную историю.

В Париже семья жила в одном доме с будущим наркомом Луначарским, и первым языком Виктора Некрасова был французский. Вернулись Некрасовы в 1915 г., и после революции 1917 г. эмигрировать не стали: старались привыкнуть к новому строю. Виктора отдали учиться в трудовую, а затем – в железнодорожную профшколу. После он закончил Киевский строительный институт (архитектурный факультет) и одновременно – театральную студию при киевском Театре русской драмы: «По очереди хотелось быть то Корбюзье, то Станиславским, на худой конец, Михаилом Чеховым». Кстати, с живой архитектурной легендой ему удалось пообщаться: Некрасов счел несправедливым решение жюри, забраковавшего проект Дворца Советов Корбюзье, и написал тому на французском полное сочувствия и восхищения письмо – в ответ получил открытку.

Многочисленные мемуарные зарисовки писателя по документальной лаконичности и ясности стиля похожи на его прозу. Несмотря на привычку к чтению газет с детства, в юности был «аполитичен» и ни пионером, ни комсомольцем не был. «В годы Гражданской войны “болел” за Деникина, Колчака, Врангеля. В 1924 же г. – тринадцатилетним мальчиком – отморозил себе уши, топчась на Крещатике под траурные гудки заводов – умер Ленин. К великому недоумению родителей, повесил в столовой громадный портрет вождя… ˂…> Тридцать седьмые годы чудом не задели. – вспоминал Виктор Платонович, - Загадка. …Бесстрашная тетя Соня писала письма Крупской, Ногину, Бонч-Бруевичу по поводу несправедливых арестов». Работал в театре – «бродячем, левом, полулегальном. Исколесил все дыры Киевской, Житомирской, Винницкой областей», «по вечерам что-то писал. Посылал в журналы. Возвращали. К счастью...», – отмечал Некрасов в своеобразном автобиографическом комментарии к своей знаменитой повести.

На войну его взяли из Театра Красной Армии, где он в то время работал. На фронте он стал полковым инженером и заместителем командира саперного батальона. На войне получил два серьезных ранения, после чего был демобилизован, писал свой автобиографический роман-повесть (обманчиво простым, «дореволюционным», то есть человечным, не испорченным советизмами и штампами языком) и с 1945 по 1947 г. работал журналистом в киевской газете «Советское искусство». Потом в течение восьми лет Некрасов опубликовал лишь несколько военных рассказов и газетных статей, в 1954 г. вышла его повесть «В родном городе» – хронологическое и логическое продолжение дебюта, а в 1961 г. – повесть «Кира Георгиевна». Обе были холодно встречены критикой.

В эти годы Некрасов не столько писатель, сколько публицист и общественный деятель: он выступает на митинге в Бабьем Яру и пишет статьи о необходимости памятника на месте оврага, где в 1941 г. десятки тысяч евреев были расстреляны фашистами. В 1966 г. подписывает письмо 25-ти деятелей культуры и науки Генеральному секретарю ЦК КПСС Л. И. Брежневу против реабилитации Сталина.

В 1957 и 1962 гг. Некрасов поездил по Европе, записав в путевых очерках впечатления об увиденном, за которые тут же был обвинен в «низкопоклонстве перед Западом». «Иммунитет», приобретенный благодаря Сталинской премии, начал таять: критика Н. С. Хрущева в 1963 г. (Некрасов «погряз в своих идейных заблуждениях и переродился») дала карт-бланш на его исключение из партии. При обыске дома в январе 1974 г. у него изъяли все рукописи и нелегальную литературу. Тогда же Некрасова исключили и из Союза писателей, а еще раньше, с 1972 г., перестали печатать новые и переиздавать старые книги, одновременно изымая их из библиотек. В 1974 г. писатель эмигрировал во Францию, работал в парижском бюро радио «Свобода». О службе, правда, отзывался иронично: «Вставая из-за стола в кафе, обычно говорил друзьям, глядя на часы: “Мне пора на работу, пойду, поклевещу”».

«В окопах Сталинграда» - историческая повесть Виктора Некрасова , рассказывающая о героической обороне Сталинграда в 1942-1943 годах. Повесть была впервые опубликована в 1946 году в журнале «Знамя».

История произведения

«По непонятным мне причинам Фадеев не очень благосклонно отнесся к этой повести. Это уже потом мне рассказывал Всеволод Витальевич Вишневский , который был редактором журнала «Знамя» и опубликовал, и, нужно сказать, без всяких поправок и изменений, повесть. Но дальше, когда случилось совершенно неожиданное для меня событие - она получила Сталинскую премию, - Всеволод Витальевич вызвал меня, закрыл все двери, по-моему, даже выключил телефон и сказал: «Виктор Платонович, вы знаете, какая странная вещь произошла? (Он сам был членом Комитета по Сталинским премиям). Ведь вчера ночью, на последнем заседании Комитета, Фадеев вашу повесть вычеркнул, а сегодня она появилась». За одну ночь только один человек мог бы вставить повесть в список. Вот этот человек и вставил».

Повесть принесла писателю подлинную славу; она переиздана общим тиражом в несколько миллионов экземпляров и переведена на 36 языков. За эту книгу, после ее прочтения Иосифом Сталиным, Виктор Некрасов получил в 1947 году Сталинскую премию 2-й степени. По мотивам повести и по сценарию Некрасова в 1956 году был снят фильм «Солдаты» , отмеченный премией Всесоюзного кинофестиваля, в котором сыграл одну из своих первых больших киноролей Иннокентий Смоктуновский.

Сюжет

Действие начинается в июле 1942 г. с отступления под Осколом. Немцы подошли к Воронежу, и от только что вырытых оборонительных укреплений полк отходит без единого выстрела, а первый батальон во главе с комбатом Ширяевым остается для прикрытия. В помощь комбату остается и главный герой повествования лейтенант Керженцев. Отлежав положенные два дня, снимается и первый батальон. По дороге они неожиданно встречают связного штаба и друга Керженцева химика Игоря Свидерского с известием о том, что полк разбит, надо менять маршрут и идти на соединение с ним, а немцы всего в десяти километрах. Они идут еще день, пока не располагаются в полуразрушенных сараях. Там и застают их немцы. Батальон занимает оборону. Много потерь. Ширяев с четырнадцатью бойцами уходит, а Керженцев с ординарцем Валегой, Игорь, Седых и связной штаба Лазаренко остаются прикрывать их. Лазаренко убивают, а остальные благополучно покидают сарай и догоняют своих. Это нетрудно, так как по дороге тянутся отступающие в беспорядке части. Они пытаются искать своих: полк, дивизию, армию, но это невозможно. Отступление. Переправа через Дон. Так они доходят до Сталинграда.

В Сталинграде они останавливаются у Марьи Кузьминичны, сестры бывшего Игоревого командира роты в запасном полку, и заживают давно забытой мирной жизнью. Разговоры с хозяйкой и её мужем Николаем Николаевичем, чай с вареньем, прогулки с соседской девушкой Люсей, которая напоминает Юрию Керженцеву о его любимой, тоже Люсе, купание в Волге, библиотека - все это настоящая мирная жизнь. Игорь выдает себя за сапера и вместе с Керженцевым попадает в резерв, в группу особого назначения. Их работа - подготовить к взрыву промышленные объекты города. Но мирная жизнь неожиданно прерывается воздушной тревогой и двухчасовой бомбежкой - немец начал наступление на Сталинград.