Повесть Валентина Катаева впервые вышла в 1945 году: она публиковалась параллельно в журналах «Октябрь» и «Дружные ребята», в том же году по-следовало четыре книжных издания. Характерно, что одна из этих книг уже имела гриф «Школьная библиотека». В следующем году повесть была издана в «Роман-газете» тиражом сто тысяч экземпляров. С тех пор небольшая по-весть Катаева стала одним из самых републикуемых произведений советской литературы — и остается таким до нынешнего дня: например, в 2016 году «Сын полка» выходил в разных издательствах шесть раз. Сегодня в части российских школ произведение входит в списки обязатель-ного чтения, в других — внеклассного.

«Сын полка» был дважды экранизирован: в 1946 году — Василием Прониным (сценарий писал сам Катаев), в 1981-м — Георгием Кузнецовым. К концу со-вет-ской эпохи для многих критически настроенных людей эта книга стала сим-волом идеологической «промывки мозгов», через которую проходят совет-ские дети. Именно в этом качестве она упоминается в стихотворении Льва Ло-се-ва «Брайтон-Бич», изображающем судьбу инженера-еврея, типичного предста-вителя третьей волны эмиграции: когда его герой был ребенком, ему «пода-ри-ли книгу „Сын полка“ / когда вырастет пионэром будет».

Сюжет и идея

Сюжет повести «Сын полка» многие помнят со школьных лет. Советские раз-ведчики находят в глухом лесу на оккупированной территории мальчика-сироту Ваню Солнцева, всю семью которого убили фашисты. Ваня всеми си-лами сопротивляется, когда его хотят отправить в детский дом, убегает с пол-дороги от провожатого и вымаливает право оста-ться в армии как «сын полка». Здесь он участвует в настоящих армей-ских опе-рациях: сперва ходит в разведку, потом помогает в орудийном расчете, и то---ль-ко спустя продолжи-тельное вре-мя, когда после кровопролитного сра-же-ния погибают почти все члены его бое-вой семьи, мальчика отправляют в Суво-ров-ское училище.

Замысел повести основан на следующей мысли: ни война, ни служба в армии, ни потеря близких не могут уничтожить глубочайших привязанностей челове-ка, его потребности в жизни семейной — поэтому солдаты и офицеры Совет-ской армии становятся для осиротевшего Вани настоящей семьей. Этот сим-биоз идет на пользу не только маленькому «пастушку», как называют Ваню в полку, но и усыновившим его военным: оторванные от собственных семей, потерявшие в бомбежках и в оккупации жен и детей, они находят в заботе о Ване возможность удовлетворить собственные отцовские инстинкты.

Повесть изображает преображение души маленького, затравленного, уже поте-рявшего веру в людей сироты — и одновременно исцеление душ его взрослых опе-кунов. В то же время «Сын полка» — это настоящий роман воспитания. Ка-пи-тан Енакиев, взявший на себя ответственность за Ваню, разрабатывает по-дроб-ный план интеллектуального, физического и нравственного развития мальчика.

Артиллерийский компонент повести имеет явную автобиографическую подо-плеку. Сам Катаев во время Первой мировой войны, будучи юным гимназис-том-переростком, несколько лет служил в артиллерии и запечатлел этот опыт в позднейшем «Юношеском романе» (1982). Во время Второй мировой Катаев, работавший военным журналистом, много и с удовольствием писал именно о советских артиллеристах.

Война как школа

Под пером Катаева приемные родители Вани — капитан Енакиев, наводчик Кова--лёв, разведчик Биденко — предстают не просто как герои и патриоты, но прежде всего как высочайшие профессионалы, у которых и Ване, и любому, кто захотел бы посвятить себя военной профессии, есть чему по-учить--ся. При этом каждый из них по-своему необыкновенен. Енакиев, напри-мер, отли-чается «воображением, основанным на опыте, на тонком понимании маневра и на том особом, математическом складе ума, который всегда отлича-ет хоро-шего артиллерийского офицера…». Ковалёв, служивший артиллерий-ским навод-чиком еще в Первую мировую, оказался особенно востребован имен---но во время новой войны, которая открыла в нем «качества, которые в преж--ней войне не могли проявиться в полном блеске». Своя профессиональ-ная изю-мин-ка есть у разведчиков, ординарцев и даже у полкового парикмахера. Полк, таким образом, становится для Вани не только семьей, но и школой.

Борьба с формализмом

Казалось бы, на фронте Ваня занимается чем угодно, но только не академичес-кими школьными дисциплинами: ходит в разведку, учится наматывать пор-тян-ки, подносит снаряды к орудию, наблюдает в прицел за вражеской терри-то-рией… При этом Катаев не забывал о задачах, поставленных перед советской школой руководителями партии и наркомата просвещения. С августа 1944 года в советской прессе набирала ход кампания по борьбе с формализмом в шко-льном образовании: учителей призывали отказаться от принципов зубрежки, передачи «готового» знания и сконцентрироваться на формировании практи-ческих навыков. Вероятнее всего, недостаток таких навыков оказался очень за-метен у недавних выпускников, пришедших на фронт в 1943-1944 годах. Нар-ком просвещения Владимир Потёмкин рассказывал в своих докладах об учени-ках, кото-рые во время экзамена или опроса правильно описывали устройство баро-метра, но не знали, как им пользоваться.

Более актуальным объектом, чем физические приборы, стала географическая карта: нужно было научить школьников и читать карту, и рисовать планы ме-ст--ности. Этот навык демонстрирует Ваня во время разведки: не спросив разре-шения у своих старших товарищей, он начинает коряво зарисовывать в букваре самые важные объекты — «дороги, рощи, реки, болота» и даже места бродов. С этим неопровержимым вещдоком он попадает в плен, где его ждала бы мучи-тельная смерть под пытками, если бы не стремительная атака совет-ских войск и отступление немцев. Здесь Катаев снова отсылает к важнейшему для совет-ской школы 1943-1945 годов постулату: практические навыки — очень важная для фронта вещь, но еще важнее — дисциплина, без которой на вой--не можно погубить не только себя, но и тех, кто от тебя зависит.

Регламентация школьной жизни

Начало 1943/44 учебного года ознаменовалось для советских школьников несколькими кардинальными нововведениями: с 1 сентября в больших городах прежде совместные школы были разделены на мужские и женские, а жизнь в учебных заведениях регулировалась теперь едиными для всей страны Пра-вилами для учащихся. В первых же строках этого документа, состоявшего из 20 пунктов, ученикам предписывалось «беспрекословно подчиняться» дирек-тору и учителям. Регламентировались порядок входа в класс, ответы на вопросы учи--теля и даже поведение за пределами школы: строго запреща-лось употреб-лять бранные и грубые выражения, курить, играть в азартные игры на деньги и вещи; требовалось «слушаться родителей». Последний пункт правил обязывал учеников дорожить честью школы и клас-са так же сильно, как своей собственной: любой ученический проступок и на-рушение правил рассматри-вались как посягательство на высокий статус этих коллекти-вов — малого и бо-ль-шого.

Мы так и не узнаем из повести Катаева, как Ваня учился в школе до войны и как проходила его учеба в Суворовском училище после. Но Правила для учащихся оказываются тем не менее неявным образом перенесены на театр военных действий. Ваня узнаёт, как следует приветствовать старшего по зва-нию (правила требовали того же по от-ношению к учителям), как следить за тем, чтобы внешний вид был опрятным и устав-ным. Главным же в военном воспитании мальчика становится вопрос дисциплины:

«Он уже чувствовал, хотя еще не вполне понимал, что такое во-инская дисциплина. Он уже научился беспрекословно подчиняться. Он уже однажды на собственном опыте убедился, что значит самовольный поступок и к чему он может привести».

Дети, прочитавшие повесть в начале 1945 года, должны были на живом и прав-доподобном примере из военной жизни увидеть, как важны на фронте дисци-плина и «беспрекословное подчинение».

Суворовское училище

Финал повести тоже насыщен актуальным историческим контекстом. Ваню отправляют в Суворовское училище. Эти учебные заведения были созданы в СССР всё той же осенью 1943 года, когда вводились в действие Правила для учащихся и образовывались раздельные мужские и женские школы. По-ста-новление Совета народных комиссаров СССР от 21 августа 1943 года «О неот-ложных мерах по восстановлению хозяйства в районах, освобожденных от не-мец-кой оккупации» предписывало открыть девять училищ в горо-дах центра и юга России и на востоке Украины. Первыми воспитанниками учи-лищ дол-жны были стать сыновья погибших во время войны офицеров, солдат, пар-тизан и мирных жителей, а также мальчики, чьи отцы продолжали воевать на фронте.

По некоторым деталям, упомянутым в тексте повести, можно догадаться, куда именно привез Ваню Солнцева ефрейтор Биденко. Зда-ние «екатерининских времен» в городе, который «в сорок втором году некото-рое время находился в руках у немцев», — это Новочеркасское училище. В 1945 го-ду оно стало объектом повышенного внимания со стороны властей: вероятно, наркомат обороны и наркомат просвещения хотели сделать его образ-цовой площадкой, где бы отрабатывались методы новой военной педаго-гики. Ново-чер--касскому училищу также посвящена книга Ивана Василенко «Суворовцы», вышедшая в 1945 году в Ростове-на-Дону почти одновременно с повестью Катаева. На об--ложке изображен усердно пишущий что-то в тетради мальчик, рядом с ним — стопка книг, а на заднем плане — портрет генералиссимуса Суво-рова, точно такой, как у Катаева, «с серым хохолком над прекрасным сухим лбом».

В книге Василенко много героев-фронтовиков, подобных Ване Солнцеву: один воевал в инженерных войсках с саперами, другой строчил из пулемета в броне-поезде. Ни у автора, ни у читателя не возникает сомнений в том, что Суворов-ское училище — самое правильное место, где могли оказаться такие ребята. Никаких намеков на то, что у мальчиков, переживших смерть родных и соб-ствен--норучно убивавших, могут быть тяжелые психологические проблемы и им будет сложно адаптироваться к новым условиям, ни Ка-таев, ни Василен-ко не оставляют.

Тему военной травмы и даже настоящего психоза, которые овладевают такими, как Ваня Солнцев, «сынами полка», советская литература поднимет только в период оттепели: сперва Владимир Богомолов опубликует в 1958 году повесть «Иван», сознательно полемически обращенную к тексту Катаева, а потом, в 1962-м, Андрей Тарковский снимет по этой повести фильм «Иваново дет-ство», где будут отчетливо проговорены и тема военной травмы, и тезис о том, что у прошедшего войну ребенка не может быть ни мирного детства, ни Суво-ров--ского училища. Но до этого советской литературе и советскому обществу нужно было пройти еще долгий путь.

Два финала

Отдельная интересная тема — различные редакции финала «Сына полка». В пер-вой, написанной в 1944 году, Ване снится сон о том, как он бежит по мра-морной лестнице мимо «генералов в бурках» и его встречает «старик в сером плаще, переброшенном через плечо, в высоких ботфортах со шпорами, с алмаз-ной звездой на груди и с серым хохолком над прекрасным сухим лбом». Это генералиссимус Суворов. Он ведет Ваню еще дальше по лестнице, где на самом верху стоит… Сталин, «осененный боевыми знаменами четырех победоносных войн», «с бриллиантовой маршальской звездой, сверкающей и переливающей-ся из отворотов его шинели». Он и становится в конце концов главным отцом и «усыновителем» Вани:

«Из-под прямого козырька фуражки на Ваню требова-тельно смотрели немного прищуренные, зоркие, проницательные глаза. Но под темными усами Ваня увидел суровую отцовскую усмешку, и ему показалось, что Сталин говорит: „Иди, пастушок… Шагай смелее!“».

После 1956 года Ста-лин навсегда исчез из текста повести — во сне Ваня видит только Суворова, и имен-но ему теперь будет доверено произнести последнее напутствие «пас-туш-ку». Тем не менее важно, что в символической иерархии персона-жей Сталин первоначально занимал более высокую позицию, чем Су-во-ров. , тот лишь сопровождал своего подопечного на пу-ти к вер-шине, где ему предназначалось увидеть «бога» во всем его сиянии и сла-ве.

Валентин Петрович Катаев

СЫН ПОЛКА

Повесть

Посвящается Жене и Павлику Катаевым

Постановлением Совета Министров Союза СССР от 26 июня 1946 года Катаеву Валентину Петровичу присуждена Сталинская премия Второй степени за повесть «Сын полка».

Валентин Петрович Катаев написал свою повесть «Сын полка» в 1944 году, в дни Великой Отечественной войны нашего народа с фашистскими захватчиками. Свыше тридцати лет прошло с тех пор. С гордостью вспоминаем мы нашу великую победу.

Война принесла нашей стране много горя, бед и несчастий. Она разорила сотни городов и сея. Она уничтожила миллионы людей. Она лишила тысячи ребят отцов и матерей. Но советский народ победил в этой войне. Победил потому, что был до конца предан своей Родине. Победил потому, что проявил много выдержки, мужества и отваги. Победил потому, что не мог не победить: это была справедливая война за счастье и мир на земле.

Повесть «Сын полка» вернёт тебя, юный читатель, к трудным, но героическим событиям военных лет, о которых ты знаешь лишь по учебникам и рассказам старших. Она поможет тебе увидеть эти события как бы своими глазами.

Ты узнаешь о судьбе простого крестьянского мальчишки Вани Солнцева, у которого война отняла всё: родных и близких, дом и само детство. Вместе с ним ты пройдёшь через многие испытания и познаешь радость подвигов во имя победы над врагом. Ты познакомишься с замечательными людьми - воинами нашей армии сержантом Егоровым и капитаном Енакиевым, наводчиком Ковалёвым и ефрейтором Биденко, которые не только помогли Ване стать смелым разведчиком, но и воспитали в нём лучшие качества настоящего советского человека. И, прочитав повесть, ты, конечно, поймёшь, что подвиг - это не просто смелость и героизм, а и великий труд, железная дисциплина, несгибаемость воли и огромная любовь к Родине.

Повесть «Сын полка» написал большой советский художник, замечательный мастер слова. Ты прочтёшь её с интересом и волнением, ибо это правдивая, увлекательная и яркая книга.

Произведения Валентина Петровича Катаева знают и любят миллионы читателей. Наверное, и ты знаешь его книги «Белеет парус одинокий», «Я - сын трудового народа», «Хуторок в степи», «За власть Советов»… А если и не знаешь, то обязательно встретишься с ними - это будет хорошая и радостная встреча.

Книги В. Катаева расскажут тебе о славных революционных делах нашего народа, о героической юности твоих отцов и матерей, научат ещё больше любить нашу прекрасную Родину - Страну Советов.

Была самая середина глухой осенней ночи. В лесу было очень сыро и холодно. Из чёрных лесных болот, заваленных мелкими коричневыми листьями, поднимался густой туман.

Луна стояла над головой. Она светила очень сильно, однако её свет с трудом пробивал туман. Лунный свет стоял подле деревьев косыми, длинными тесинами, в которых, волшебно изменяясь, плыли космы болотных испарений.

Лес был смешанный. То в полосе лунного света показывался непроницаемо чёрный силуэт громадной ели, похожий на многоэтажный терем; то вдруг в отдалении появлялась белая колоннада берёз; то на прогалине, на фоне белого, лунного неба, распавшегося на куски, как простокваша, тонко рисовались голые ветки осин, уныло окружённые радужным сиянием.

И всюду, где только лес был пореже, лежали на земле белые холсты лунного света.

В общем, это было красиво той древней, дивной красотой, которая всегда так много говорит русскому сердцу и заставляет воображение рисовать сказочные картины: серого волка, несущего Ивана-царевича в маленькой шапочке набекрень и с пером Жар-птицы в платке за пазухой, огромные мшистые лапы лешего, избушку на курьих ножках - да мало ли ещё что!

Но меньше всего в этот глухой, мёртвый час думали о красоте полесской чащи три солдата, возвращавшиеся с разведки.

Больше суток провели они в тылу у немцев, выполняя боевое задание. А задание это заключалось в том, чтобы найти и отметить на карте расположение неприятельских сооружений.

Работа была трудная, очень опасная. Почти всё время пробирались ползком. Один раз часа три подряд пришлось неподвижно пролежать в болоте - в холодной, вонючей грязи, накрывшись плащ-палатками, сверху засыпанными жёлтыми листьями.

Обедали сухарями и холодным чаем из фляжек.

Но самое тяжёлое было то, что ни разу не удалось покурить. А, как известно, солдату легче обойтись без еды и без сна, чем без затяжки добрым, крепким табачком. И, как на грех, все три солдата были заядлые курильщики. Так что, хотя боевое задание было выполнено как нельзя лучше и в сумке у старшого лежала карта, на которой с большой точностью было отмечено более десятка основательно разведанных немецких батарей, разведчики чувствовали себя раздражёнными, злыми.

Чем ближе было до своего переднего края, тем сильнее хотелось курить. В подобных случаях, как известно, хорошо помогает крепкое словечко или весёлая шутка. Но обстановка требовала полной тишины. Нельзя было не только переброситься словечком - даже высморкаться или кашлянуть: каждый звук раздавался в лесу необыкновенно громко.

Луна тоже сильно мешала. Идти приходилось очень медленно, гуськом, метрах в тринадцати друг от друга, стараясь не попадать в полосы лунного света, и через каждые пять шагов останавливаться и прислушиваться.

Впереди пробирался старшой, подавая команду осторожным движением руки: поднимет руку над головой - все тотчас останавливались и замирали; вытянет руку в сторону с наклоном к земле - все в ту же секунду быстро и бесшумно ложились; махнёт рукой вперёд - все двигались вперёд; покажет назад - все медленно пятились назад.

Хотя до переднего края уже оставалось не больше двух километров, разведчики продолжали идти всё так же осторожно, осмотрительно, как и раньше. Пожалуй, теперь они шли ещё осторожнее, останавливались чаще.

Они вступили в самую опасную часть своего пути.

Вчера вечером, когда они вышли в разведку, здесь ещё были глубокие немецкие тылы. Но обстановка изменилась. Днём, после боя, немцы отступили. И теперь здесь, в этом лесу, по-видимому, было пусто. Но это могло только так казаться. Возможно, что немцы оставили здесь своих автоматчиков. Каждую минуту можно было наскочить на засаду. Конечно, разведчики - хотя их было только трое - не боялись засады. Они были осторожны, опытны и в любой миг готовы принять бой. У каждого был автомат, много патронов и по четыре ручных гранаты. Но в том-то и дело, что бой принимать нельзя было никак. Задача заключалась в том, чтобы как можно тише и незаметнее перейти на свою сторону и поскорее доставить командиру взвода управления драгоценную карту с засечёнными немецкими батареями. От этого в значительной степени зависел успех завтрашнего боя. Всё вокруг было необыкновенно тихо. Это был редкий час затишья. Если не считать нескольких далёких пушечных выстрелов да коротенькой пулемётной очереди где-то в стороне, то можно было подумать, что в мире нет никакой войны.

1897–1986

О Валентине Катаеве – авторе этой книги

Есть хорошее русское слово – «сочинение». Нынешний школьник не всегда правильно понимает это слово: ему думается, что сочинение – это что-то школьное, заданное. И он, к сожалению, не без помощи учителей, в чём-то прав, ибо всем школьникам приходится писать на уроках сочинения, то есть заниматься не всегда приятным, но обязательным делом, да ещё получать за это дело отметки.

Мне хочется напомнить, что словом «сочинение» назывались и называются до сих пор произведения Пушкина и Байрона, Лермонтова и Джека Лондона, Некрасова и Марка Твена, Тургенева и Жюля Верна, Толстого и Конан Дойла, Чехова и Киплинга, Горького, Роллана, Маяковского, Есенина, Хемингуэя и многих других отечественных и зарубежных писателей. И не случайно, когда выходит наиболее полное издание книг того или иного писателя, на них пишут слова: «Полное собрание сочинений».

Сочинять или сочинить, говорил когда-то наш соотечественник, знаток русского языка Владимир Иванович Даль, – это изобретать, вымышлять, придумывать, творить умственно, производить духом, силою воображения.

Это очень точные слова, и их можно отнести к работе каждого настоящего писателя, художника, композитора, учёного, когда он изобретает, творит, создаёт, и мы верим в это созданное, ибо так бывает, так могло или может быть в жизни.

Таким писателем, таким художником всегда был и остаётся для меня Валентин Петрович Катаев. Я знал и принял его таким, когда ещё мальчишкой прочитал «Белеет парус одинокий» и «Я, сын трудового народа…», а чуть позже (уж так случилось!) – ранее написанный роман его «Время, вперёд!». И потом, когда в годы Отечественной войны появилась повесть «Сын полка» – одна из лучших книг в советской литературе для детей, – для меня было естественно, что её написал Валентин Катаев.

Продолжением читательской дружбы с писателем в послевоенные годы стало знакомство с книгами «Хуторок в степи», «Зимний ветер», «За власть Советов», которые вместе с повестью «Белеет парус одинокий» вошли потом в эпопею «Волны Чёрного моря», и, наконец, с книгой В. Катаева «Маленькая железная дверь в стене», книгой необычной, но очень интересной для читателя и творчества самого писателя.

Сочинения Валентина Катаева стали добрыми спутниками людей всех возрастов – больших и маленьких. Они волнуют читателя, они раскрывают перед ним большой и сложный мир жизни. Они порой, к примеру, как «взрослая» повесть В. Катаева «Святой колодец», вызывают горячие споры. А ведь люди и спорят о том, что им небезразлично…

Прежде чем говорить о повести «Сын полка», которую вы прочитаете в этой книге, мне хочется немного рассказать oб её авторе. Я знаю, что детей, и не только детей, интересует жизнь каждого полюбившегося писателя, его биография: когда и где он родился, как вёл себя в детстве и как учился, ну и, естественно, как стал писателем.

Для начала приведу слова самого В. Катаева:

«Я родился на Украине. Там протекли моё детство, отрочество и юность. Мой отец был коренной русский. Мать – коренная украинка. В моей душе с самых ранних лет сплетено „украинское“ и „русское“. Вернее, даже не сплетено, а совершенно слито».

Валентин Петрович Катаев родился в Одессе 28 января 1897 года. Он рано научился читать. Шевченко, Пушкин, Гоголь, Никитин, Кольцов, Толстой стали первыми его любимыми писателями и учителями. Это произошло естественно и просто, может быть, даже незаметно для будущего писателя: он рос в семье, где по-настоящему знали и любили классическую литературу. В тринадцать лет Валя Катаев напечатал своё стихотворение «Осень» в газете. Так же страстно тянулся к литературе его брат Женя (впоследствии замечательный советский писатель Евгений Петров – один из создателей романов «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок»).

Валентин Катаев рос и мужал как человек, гражданин и писатель в бурную историческую эпоху. Революция 1905 года, начало и крах Первой мировой войны, Великая Октябрьская революция, годы социалистического строительства и первых пятилеток – вот события, свидетелем или участником которых он был и которые легли потом в основу многих его книг.

Большую роль в творческой биографии Валентина Катаева сыграли такие выдающиеся мастера нашей культуры, как Владимир Маяковский, Иван Бунин, Демьян Бедный, Максим Горький, Алексей Толстой, Константин Станиславский, Сергей Прокофьев, Эдуард Багрицкий, Юрий Олеша, с которыми в разные годы сталкивала писателя жизнь. Они были верными друзьями В. Катаева, его добрыми советчиками и учителями.

Повесть «Сын полка» Валентин Катаев написал в 1944 году, в дни Отечественной войны нашего народа с гитлеровскими захватчиками. Вспоминая это время, Валентин Петрович говорил: «Всегда и везде, в самые критические минуты советские писатели были с народом. Они делили с миллионами советских людей невзгоды и лишения трудных военных лет».

Военный корреспондент газет «Правда» и «Красная звезда», писатель Валентин Катаев сам прошёл и проехал тысячи километров фронтовых дорог.

Война принесла нашей стране много горя, бед и несчастий. Она разорила десятки тысяч городов и сёл. Она принесла страшные жертвы: двадцать миллионов советских людей, больше чем население иных государств, погибло в ту войну. Война лишила тысячи ребят отцов и матерей, дедов и старших братьев. Но наш народ победил в этой войне, победил потому, что проявил величайшую выдержку, мужество и отвагу. Победил потому, что не мог не победить. «Победа или смерть!» – говорили наши люди в те годы. И шли на смерть, чтобы другие, оставшиеся в живых, победили. Это была справедливая борьба за счастье и мир на земле.

Повесть «Сын полка» возвращает читателя к трудным, героическим событиям военных лет, о которых сегодняшние ребята знают лишь по учебникам да рассказам старших. Но учебники не всегда интересно говорят об этом, а старшие не всегда любят вспоминать войну: уж слишком горестны эти воспоминания…

Прочитав эту повесть, вы узнаете о судьбе простого деревенского мальчишки Вани Солнцева, у которого война отняла всё: родных и близких, дом и само детство. Вы узнаете, как, став смелым разведчиком, Ваня мстил фашистам за своё и народное горе. Вместе с Ваней Солнцевым вы пройдёте через многие испытания и познаете радость подвига во имя победы над врагом. Вы познакомитесь с замечательными людьми, воинами нашей армии, – сержантом Егоровым и капитаном Енакиевым, наводчиком орудия Ковалёвым и ефрейтором Биденко, которые не только помогли Ване стать смелым разведчиком, но и воспитали в нём лучшие качества настоящего человека. И, прочитав повесть «Сын полка», вы, конечно, поймёте, что подвиг – это не просто смелость и героизм, а большой, великий труд, железная дисциплина, несгибаемость воли и, самое главное, огромная любовь к своей Родине…

Повести Валентина Катаева живут на свете уже многие десятки лет. За эти годы их прочитали и полюбили миллионы читателей не только у нас в стране, но и за рубежом. Полюбили, как и многие другие книги Валентина Катаева – большого писателя, художника, мастера слова. И если вы не всё еще прочитали из сочинений Катаева, то вам можно только позавидовать: у вас много хорошего и радостного впереди.

Сергей Баруздин

Посвящается Жене и Павлику Катаевым

Это многих славных путь.

1

Была самая середина глухой осенней ночи. В лесу было очень сыро и холодно. Из чёрных лесных болот, заваленных мелкими коричневыми листьями, поднимался густой туман.

Луна стояла над головой. Она светила очень сильно, однако её свет с трудом пробивал туман. Лунный свет стоял подле деревьев косыми, длинными тесинами, в которых, волшебно изменяясь, плыли космы болотных испарений.

Лес был смешанный. То в полосе лунного света показывался непроницаемо чёрный силуэт громадной ели, похожий на многоэтажный терем; то вдруг в отдалении появлялась белая колоннада берёз; то на прогалине, на фоне белого, лунного неба, распавшегося на куски, как простокваша, тонко рисовались голые ветки осин, уныло окружённые радужным сиянием.

И всюду, где только лес был пореже, лежали на земле белые холсты лунного света.

В общем, это было красиво той древней, дивной красотой, которая всегда так много говорит русскому сердцу и заставляет воображение рисовать сказочные картины: Серого волка, несущего Ивана-царевича в маленькой шапочке набекрень и с пером Жар-птицы в платке за пазухой, огромные мшистые лапы лешего, избушку на курьих ножках – да мало ли ещё что!

Но меньше всего в этот глухой, мёртвый час думали о красоте полесской чащи три солдата, возвращавшиеся с разведки.

Больше суток провели они в тылу у немцев, выполняя боевое задание. А задание это заключалось в том, чтобы найти и отметить на карте расположение неприятельских сооружений.

Работа была трудная, очень опасная. Почти всё время пробирались ползком. Один раз часа три подряд пришлось неподвижно пролежать в болоте – в холодной, вонючей грязи, накрывшись плащ-палатками, сверху засыпанными жёлтыми листьями.

Обедали сухарями и холодным чаем из фляжек.

Но самое тяжёлое было то, что ни разу не удалось покурить. А, как известно, солдату легче обойтись без еды и без сна, чем без затяжки добрым, крепким табачком. И, как на грех, все три солдата были заядлые курильщики. Так что, хотя боевое задание было выполнено как нельзя лучше и в сумке у старшого лежала карта, на которой с большой точностью было отмечено более десятка основательно разведанных немецких батарей, разведчики чувствовали себя раздражёнными, злыми.

Чем ближе было до своего переднего края, тем сильнее хотелось курить. В подобных случаях, как известно, хорошо помогает крепкое словечко или весёлая шутка. Но обстановка требовала полной тишины. Нельзя было не только переброситься словечком – даже высморкаться или кашлянуть: каждый звук раздавался в лесу необыкновенно громко.

Луна тоже сильно мешала. Идти приходилось очень медленно, гуськом, метрах в тринадцати друг от друга, стараясь не попадать в полосы лунного света, и через каждые пять шагов останавливаться и прислушиваться.

Впереди пробирался старшой, подавая команду осторожным движением руки: поднимет руку над головой – все тотчас останавливались и замирали; вытянет руку в сторону с наклоном к земле – все в ту же секунду быстро и бесшумно ложились; махнёт рукой вперёд – все двигались вперёд; покажет назад – все медленно пятились назад.

Хотя до переднего края уже оставалось не больше двух километров, разведчики продолжали идти всё так же осторожно, осмотрительно, как и раньше. Пожалуй, теперь они шли ещё осторожнее, останавливались чаще.

Они вступили в самую опасную часть своего пути.

Вчера вечером, когда они вышли в разведку, здесь ещё были глубокие немецкие тылы. Но обстановка изменилась. Днём, после боя, немцы отступили. И теперь здесь, в этом лесу, по-видимому, было пусто. Но это могло только так казаться. Возможно, что немцы оставили здесь своих автоматчиков. Каждую минуту можно было наскочить на засаду. Конечно, разведчики – хотя их было только трое – не боялись засады. Они были осторожны, опытны и в любой миг готовы принять бой. У каждого был автомат, много патронов и по четыре ручные гранаты. Но в том-то и дело, что бой принимать нельзя было никак. Задача заключалась в том, чтобы как можно тише и незаметнее перейти на свою сторону и поскорее доставить командиру взвода управления драгоценную карту с засечёнными немецкими батареями. От этого в значительной степени зависел успех завтрашнего боя.

Всё вокруг было необыкновенно тихо. Это был редкий час затишья. Если не считать нескольких далёких пушечных выстрелов да коротенькой пулемётной очереди где-то в стороне, то можно было подумать, что в мире нет никакой войны.

Однако бывалый солдат сразу заметил бы тысячи признаков того, что именно здесь, в этом тихом, глухом месте, и притаилась война.

Красный телефонный шнур, незаметно скользнувший под ногой, говорил, что где-то недалеко – неприятельский командный пункт или застава. Несколько сломанных осин и помятый кустарник не оставляли сомнения в том, что недавно здесь прошёл танк или самоходное орудие, а слабый, не успевший выветриться, особый, чужой запах искусственного бензина и горячего масла показывал, что этот танк или самоходное орудие были немецкими.

В некоторых местах, тщательно обложенных еловыми ветками, стояли, как поленницы дров, штабеля мин или артиллерийских снарядов. Но так как не было известно, брошены ли они или специально приготовлены к завтрашнему бою, то мимо этих штабелей нужно было пробираться с особенной осторожностью.

Изредка дорогу преграждал сломанный снарядом ствол столетней сосны. Иногда разведчики натыкались на глубокий, извилистый ход сообщения или на основательный командирский блиндаж, накатов в шесть, с дверью, обращённой на запад. И эта дверь, обращённая на запад, красноречиво говорила, что блиндаж немецкий, а не наш. Но пустой ли он, или в нём кто-нибудь есть, было неизвестно.

Часто нога наступала на брошенный противогаз, на раздавленную взрывом немецкую каску.

В одном месте на полянке, озарённой дымным лунным светом, разведчики увидели среди раскиданных во все стороны деревьев громадную воронку от авиабомбы. В этой воронке валялось несколько немецких трупов с жёлтыми лицами и синими провалами глаз.

Один раз взлетела осветительная ракета; она долго висела над верхушками деревьев, и её плывущий голубой свет, смешанный с дымным светом луны, насквозь озарил лес. От каждого дерева протянулась длинная резкая тень, и было похоже, что лес вокруг стал на ходули. И пока ракета не погасла, три солдата неподвижно стояли среди кустов, сами похожие на полуоблетевшие кусты в своих пятнистых, жёлто-зелёных плащ-палатках, из-под которых торчали автоматы. Так разведчики медленно подвигались к своему расположению.

Вдруг старшой остановился и поднял руку. В тот же миг другие тоже остановились, не спуская глаз со своего командира. Старшой долго стоял, откинув с головы капюшон и чуть повернув ухо в ту сторону, откуда ему почудился подозрительный шорох. Старшой был молодой человек лет двадцати двух. Несмотря на свою молодость, он уже считался на батарее бывалым солдатом. Он был сержантом. Товарищи его любили и вместе с тем побаивались.

Звук, который привлёк внимание сержанта Егорова – такова была фамилия старшого, – казался очень странным. Несмотря на всю свою опытность, Егоров никак не мог понять его характер и значение.

«Что бы это могло быть?» – думал Егоров, напрягая слух и быстро перебирая в уме все подозрительные звуки, которые ему когда-либо приходилось слышать в ночной разведке.

«Шёпот! Нет. Осторожный шорох лопаты? Нет. Повизгивание напильника? Нет».

Странный, тихий, ни на что не похожий прерывистый звук слышался где-то совсем недалеко, направо, за кустом можжевельника. Было похоже, что звук выходит откуда-то из-под земли.

Послушав ещё минуту-другую, Егоров, не оборачиваясь, подал знак, и оба разведчика медленно и бесшумно, как тени, приблизились к нему вплотную. Он показал рукой направление, откуда доносился звук, и знаком велел слушать. Разведчики стали слушать.

– Слыхать? – одними губами спросил Егоров.

– Слыхать, – так же беззвучно ответил один из солдат.

Егоров повернул к товарищам худощавое тёмное лицо, уныло освещённое луной. Он высоко поднял мальчишеские брови.

– Не понять.

Некоторое время они втроём стояли и слушали, положив пальцы на спусковые крючки автоматов. Звуки продолжались и были так же непонятны. На один миг они вдруг изменили свой характер. Всем троим показалось, что они слышат выходящее из земли пение. Они переглянулись. Но тотчас же звуки сделались прежними.

Тогда Егоров подал знак ложиться и лёг сам животом на листья, уже поседевшие от инея. Он взял в рот кинжал и пополз, бесшумно подтягиваясь на локтях, по-пластунски.

Через минуту он скрылся за тёмным кустом можжевельника, а ещё через минуту, которая показалась долгой, как час, разведчики услышали тонкое посвистывание. Оно обозначало, что Егоров зовёт их к себе. Они поползли и скоро увидели сержанта, который стоял на коленях, заглядывая в небольшой окопчик, скрытый среди можжевельника.

Из окопчика явственно слышалось бормотание, всхлипывание, сонные стоны. Без слов понимая друг друга, разведчики окружили окопчик и растянули руками концы своих плащ-палаток так, что они образовали нечто вроде шатра, не пропускавшего свет. Егоров опустил в окоп руку с электрическим фонариком.

Картина, которую они увидели, была проста и вместе с тем ужасна.

В окопчике спал мальчик.

Стиснув на груди руки, поджав босые, тёмные, как картофель, ноги, мальчик лежал в зелёной вонючей луже и тяжело бредил во сне. Его непокрытая голова, заросшая давно не стриженными, грязными волосами, была неловко откинута назад. Худенькое горло вздрагивало. Из провалившегося рта с обмётанными лихорадкой, воспалёнными губами вылетали сиплые вздохи. Слышалось бормотание, обрывки неразборчивых слов, всхлипывание. Выпуклые веки закрытых глаз были нездорового, малокровного цвета. Они казались почти голубыми, как снятое молоко. Короткие, но густые ресницы слиплись стрелками. Лицо было покрыто царапинами и синяками. На переносице виднелся сгусток запёкшейся крови.

Мальчик спал, и по его измученному лицу судорожно пробегали отражения кошмаров, которые преследовали мальчика во сне. Каждую минуту его лицо меняло выражение. То оно застывало в ужасе; то нечеловеческое отчаяние искажало его; то резкие глубокие черты безысходного горя прорезывались вокруг его впалого рта, брови поднимались домиком и с ресниц катились слёзы; то вдруг зубы начинали яростно скрипеть, лицо делалось злым, беспощадным, кулаки сжимались с такой силой, что ногти впивались в ладони, и глухие, хриплые звуки вылетали из напряжённого горла. А то вдруг мальчик впадал в беспамятство, улыбался жалкой, совсем детской и по-детски беспомощной улыбкой и начинал очень слабо, чуть слышно петь какую-то неразборчивую песенку.

Сон мальчика был так тяжёл, так глубок, душа его, блуждающая по мукам сновидений, была так далека от тела, что некоторое время он не чувствовал ничего: ни пристальных глаз разведчиков, смотревших на него сверху, ни яркого света электрического фонарика, в упор освещавшего его лицо.

Но вдруг мальчика как будто ударило изнутри, подбросило. Он проснулся, вскочил, сел. Его глаза дико блеснули. В одно мгновение он выхватил откуда-то большой отточенный гвоздь. Ловким, точным движением Егоров успел перехватить горячую руку мальчика и закрыть ему ладонью рот.

– Тише. Свои, – шёпотом сказал Егоров.

Только теперь мальчик заметил, что шлемы солдат были русские, автоматы – русские, плащ-палатки – русские, и лица, наклонившиеся к нему, – тоже русские, родные.

Радостная улыбка бледно вспыхнула на его истощённом лице. Он хотел что-то сказать, но сумел произнести только одно слово:

И потерял сознание.

2

Командир батареи капитан Енакиев сидел на небольшой дощатой площадке, устроенной на верхушке сосны, между крепкими суками. С трёх сторон площадка была открыта. С четвёртой стороны, с западной, на неё было положено несколько толстых шпал, защищавших от пуль. К верхней шпале была привинчена стереотруба. К её рогам было привязано несколько веток, так что сама она походила на рогатую ветку.

Для того чтобы попасть на площадку, надо было подняться по двум очень длинным и узким лестницам. Первая, довольно пологая, доходила примерно до половины дерева. Отсюда надо было подниматься по второй лестнице, почти отвесной.

Кроме капитана Енакиева, на площадке находились два телефониста – один пехотный, другой артиллерийский – со своими кожаными телефонными аппаратами, повешенными на чешуйчатом стволе сосны, и начальник боевого участка, командир стрелкового батальона Ахунбаев, тоже капитан.

Так как на площадке больше четырёх человек не помещалось, то остальные два артиллериста стояли на лестнице: один – командир взвода управления лейтенант Седых, а другой – уже знакомый нам сержант Егоров. Лейтенант Седых стоял на верхних ступеньках, положив локти на доски площадки, а сержант Егоров стоял ниже, и его шлем касался сапог лейтенанта.

Командир батареи капитан Енакиев и командир батальона капитан Ахунбаев были заняты очень срочным, очень важным и очень кропотливым делом: они ориентировали на местности свои карты, уточняя данные, доставленные артиллерийской разведкой. Карты эти, меченные-перемеченные разноцветными карандашами, лежали рядом, разостланные на досках. Оба капитана полулежали на них с карандашами, резинками и линейками в руках.

Капитан Ахунбаев, сдвинув на затылок зелёный шлем и наклонив хмурый, почти коричневый широкий лоб, резкими, нетерпеливыми движениями толстых пальцев передвигал по своей карте прозрачную линейку. Он пускал в ход то красный карандаш, то резинку и в то же время быстро искоса взглядывал в лицо Енакиеву, как бы говоря: «Ну, что же ты, друг милый, тянешь? Давай дальше. Давай поскорее».

Он, как всегда, горячился и плохо скрывал раздражение.

В эти последние часы, а может быть даже минуты, перед боем всё казалось ему слишком медленным. Он внутренне кипел.

Капитан Енакиев и капитан Ахунбаев были старые боевые товарищи. Случилось так, что последние два года они почти во всех боях действовали вместе. Так все в дивизии и привыкли: где дерётся батальон Ахунбаева, там, значит, дерётся и батарея Енакиева.

Славный путь проделали плечом к плечу Енакиев и Ахунбаев. Били они немцев под Духовщиной, били под Смоленском, вместе окружали Минск, вместе гнали врага с родной земли. Не раз и не два и даже не три раза столица наша Москва от имени Родины озаряла вечерние тучи над Кремлём огненными залпами в честь доблестного фронта, где воевали батальон Ахунбаева и батарея Енакиева.

Много хлеба и соли съели вместе, за одним походным столом, боевые друзья. Немало воды выпили они из одной походной фляжки. Случалось, что и спали рядом на земле, укрывшись одной плащ-палаткой. Любили друг друга, как родные братья. Однако ни малейшей поблажки по службе друг другу не делали, хорошо помня поговорку, что дружба дружбой, а служба службой. И достоинства своего друг перед другом никогда не роняли. А характеры у них были разные.

Ахунбаев был горячий, нетерпеливый, смелый до дерзости. Енакиев тоже был храбр не меньше друга своего Ахунбаева, но был при этом холодноват, сдержан, расчётлив, как и подобает хорошему артиллеристу.

Сейчас, перенося на свою карту данные, добытые разведчиками Енакиева, капитан Ахунбаев торопился покончить с этим делом и поскорее отпустить связных, присланных от каждой роты за схемами разведанной местности: они стояли внизу под деревом и ждали.

Приказ о наступлении ещё не был получен. Но по многим признакам можно было заключить, что оно начнётся очень скоро, и до его начала Ахунбаев хотел обязательно побывать в ротах и лично проверить их боевую готовность.

Однако как быстро ни скользила целлулоидная линейка Ахунбаева по карте, как проворно ни наносил красный карандаш кружочки, ромбики и крестики среди кудрявых изображений лесов и голубеньких жилок рек, дело подвигалось далеко не так быстро, как хотелось бы капитану. Почти перед каждым новым значком, который Ахунбаев собирался наносить на карту, капитан Енакиев останавливал его учтивым, но твёрдым движением небольшой сухощавой руки в потёртой коричневой замшевой перчатке:

– Прошу вас. Одну минуту повремените, хочу проверить. Лейтенант Седых!

– Посмотрите у себя. Квадрат девятнадцать пять. Сорок пять метров северо-северо-восточнее отдельного дерева. Что у вас там замечено?

Не торопясь, но и не копаясь, лейтенант Седых пододвигал к себе планшетку, лежавшую на досках на уровне его груди, опускал немного припухшие, покрасневшие от недосыпания глаза и, покашляв, говорил:

– Подбитый танк, вкопанный в землю и превращённый неприятелем в неподвижную огневую точку.

– Откуда это известно?

– По донесению разведки.

– Правильно, верно, – быстро говорил капитан Ахунбаев, от нетерпения развязывал и завязывал на шее тесёмки плащ-палатки. – Моя разведка то же самое доносит. Значит, не может быть двух мнений. Смело можно наносить.

– Всё же одну минуточку повремените, – говорил капитан Енакиев, подумав.

Он наклонялся и заглядывал за край площадки вниз.

– Сержант Егоров!

– Здесь, товарищ капитан, – откликался сержант Егоров с лестницы.

– Что это у вас там за подбитый танк на квадрате девятнадцать пять? Вы не сочиняете?

– Никак нет.

– Лично видели?

– Так точно.

– Собственными глазами?

– Так точно, собственными глазами. Туда шли – видел и на обратном пути видел. На том же месте стоит.

– Так они что? Выходит, превратили его в неподвижную огневую точку?

– Так точно. В неподвижную огневую точку.

– Откуда это известно?

– Они вокруг него производят земляные работы.

– Закапывают?

– Так точно.

– А может быть, они хотят его вывезти?

– Никак нет. Они к нему как раз, когда мы там были, боеприпасы на полуторке привезли.

– Сами видели?

– Так точно. Собственными глазами. Они ящики выгружали. Тогда же мы и засекли.

– Хорошо. Больше ничего.

– Точно! Точно! – радостно восклицал сквозь зубы капитан Ахунбаев и выставлял на карте маленький красный ромбик.

А то вдруг, уточняя положение какой-нибудь цели, капитан Енакиев, сделав свой учтивый, но твёрдый останавливающий жест, опускался на колени перед стереотрубой и – как казалось капитану Ахунбаеву, очень долго – рыскал по туманному, слоистому горизонту, то и дело справляясь с картой и прикладывая к ней целлулоидный круг. В это время Ахунбаев готов был от нетерпения скрипеть зубами и не скрипел только потому, что слишком хорошо знал своего друга. Скрипи или не скрипи, всё равно не поможет.

Достаточно было одного взгляда на капитана Енакиева, на его старенькую, но исключительно опрятную, ладно пригнанную шинель с чёрными петлицами и золотыми пуговицами, на его твёрдую фуражку с лаковым ремешком, чёрным околышком и прямым квадратным козырьком, несколько надвинутым на глаза, на его фляжку, аккуратно обшитую солдатским сукном, на электрический фонарик, прицепленный ко второй пуговице шинели, на его крепкие, но тонкие и во всякую погоду начищенные до глянца сапоги, чтобы понять всю добросовестность, всю точность и всю непреклонность этого человека.

Утро было серое, холодное. Иней, выпавший на рассвете, хрупко лежал на земле и долго не таял. Он медленно испарялся в сыром синем воздухе, мутном, как мыльная вода. Деревья на опушке не шевелились. Но это впечатление было обманчиво. Верхушка сосны раскачивалась по кругу, а вместе с ней раскачивалась и площадка, словно это был плот, который плавно носит вокруг широкого медленного водоворота.

Воздух всё время вздрагивал от пушечных выстрелов и разрывов. Это постоянное и неравномерное состояние воздуха можно было не только чувствовать. Его можно было как бы видеть. При каждом ударе в лесу встряхивались деревья, и жёлтые листья начинали сыпаться гуще, крутясь и колыхаясь.

3

Человеку непривычному могло показаться, что идёт большое сражение и что он находится в самом центре этого сражения. На самом же деле была обычная артиллерийская перестрелка, не слишком даже сильная. Какая-нибудь батарея, наша или немецкая, желая пристрелять новую цель, выпускала несколько снарядов. Эту батарею сейчас же засекали наблюдатели противника, и тотчас по ней из глубины ударял какой-нибудь специальный контрбатарейный взвод. За этим взводом, в свою очередь, начиналась охота. Таким образом, очень скоро на участке заваривалась такая каша, что хоть уши затыкай ватой. Со всех сторон били орудия мелких калибров, ещё более мелких калибров, средних, калибров покрупнее, наконец, крупных, очень крупных, самых крупных, а иногда и сверхмощные пушки, еле слышно ухавшие глубоко в тылу и вдруг с неожиданным воем, скрежетом, вихрем низвергавшие свои колоссальные снаряды в какой-нибудь на вид невинный лесок, над которым поднималась в воздух вместе с кустами и деревьями и обваливалась вниз скалистая туча, чёрная, как антрацит, и продёрнутая в середине молниями.

Иногда откуда-то, с неожиданной стороны, врывался осколок, с силой ударялся в землю, делал рикошет, кружился, трещал, звенел, ныл, как волчок, и с отвратительным стоном уносился прочь, сбивая по пути с деревьев ветки и шишки.

Однако люди, работавшие над картой на верхушке сосны, казалось, ничего этого не слышат и не видят. И только изредка, когда в каком-нибудь месте огонь особенно учащался, телефонист крутил ручку своего кожаного аппарата и негромко говорил:

– Дай «Фиалку». Это «Фиалка»? Говорит «Стул». Проверка линии. Что у вас там делается?… Пока всё тихо? Ну ладно. У нас тоже всё тихо. Воюйте дальше. До свидания.

Когда наконец работа была окончена, капитан Ахунбаев сразу повеселел. Он быстро засунул карту в полевую сумку, решительно завязал на короткой шее тесёмки плащ-палатки, вскочил на свои короткие, крепкие, немного кривые ноги и крикнул вниз вестовому:

Затем он посмотрел на часы:

– Проверьте. У меня девять шестнадцать. У вас?

– Девять четырнадцать, – сказал капитан Енакиев, скользнув взглядом по своей руке.

Капитан Ахунбаев издал короткий торжествующий гортанный звук. Его глаза сузились, сверкнули глянцевой чернотой.

– Отстаёшь, капитан Енакиев.

– Никак нет. Я не отстаю. У меня верно. Это вы торопитесь… по своему обыкновению.

– Зайцев, точное время! – азартно крикнул Ахунбаев.

Телефонист сейчас же позвонил на командный пункт полка и доложил, что время девять часов четырнадцать минут.

– Твоя взяла, бог войны, – миролюбиво сказал Ахунбаев и, приставив свои часы к часам Енакиева, перевёл стрелки. – Пусть будет на сей раз по-твоему. Прощай, комбат.

Грубо шурша плащом, он единым духом, не сделав ни одной остановки, спустился мимо посторонившихся артиллеристов по обеим лестницам вниз, бросил карту адъютанту, вскочил на коня и умчался, осыпаемый жёлтыми листьями.

После этого капитан Енакиев снял со своей записной книжки тугой резиновый поясок и перебрался к стереотрубе. В книжке были записаны цели. Все эти цели были пристреляны. Но капитану Енакиеву хотелось, чтобы они были пристреляны ещё лучше. Ему хотелось добиться, чтобы в случае надобности его батарея могла сразу, с первых же выстрелов, перейти на поражение, не тратя драгоценного времени на повторную пристрелку. «Пройтись по целям» не представляло, конечно, никакого труда. Но он боялся, что его батарея, выдвинутая далеко вперёд, на линию пехоты, и хорошо спрятанная, может обнаружить себя раньше времени. Вся же задача заключалась именно в том, чтобы ударить совершенно неожиданно, в самый последний, решающий момент боя, и ударить туда, где этого меньше всего ожидают. Такое место, по мнению капитана Енакиева, было на правом фланге боевого участка, между развилками двух дорог и выходом в довольно глубокую балку, поросшую молодым дубняком.

Валентин Петрович Катаев

«Сын полка»

Ваню Солнцева нашли разведчики, возвращавшиеся с задания через сырой осенний лес. Они услышали «странный, тихий, ни на что не похожий прерывистый звук», пошли на него и набрели на неглубокий окопчик. В нём спал мальчик, маленький и истощённый. Мальчик плакал во сне. Именно эти звуки и привлекли внимание разведчиков.

Разведчики относились к артиллерийской батарее, которой командовал капитан Енакиев, человек добросовестный, точный, предусмотрительный и непреклонный. Туда и попал Ваня. В лес, находящийся почти на линии фронта, Ваня попал после долгих мытарств. Отец мальчика погиб в начале войны. Мать убили немцы, которым женщина не хотела отдавать единственную корову. Когда бабушка и младшая сестра Вани умерли от голода, мальчик пошёл побираться по окрестным деревням. Его схватили жандармы, отправили в детский изолятор, где Ваня чуть не умер от тифа и чесотки. Сбежав из изолятора, мальчик два года скрывался в лесах, надеясь перейти линию фронта и попасть к нашим. В холщевой торбе заросшего и одичавшего Вани нашли остро заточенный гвоздь и рваный букварь. Разведчикам Солнцев сообщил, что ему исполнилась двенадцать лет, но мальчик был настолько истощён, что выглядел не старше девяти.

Капитан Енакиев не мог оставить мальчика на батарее. Глядя на Ваню, он вспоминал свою семью. Его мать, жена и маленький сын погибли три года назад, во время авианалета по дороге в Минск. Капитан решил отправить мальчика в тыл. Не подозревавший об этом решении Ваня Солнцев блаженствовал. Его поселили в замечательной палатке у двух разведчиков, Василия Биденко и Кузьмы Горбунова, и накормили необыкновенно вкусным кушаньем из картошки, лука и свиной тушёнки со специями. Хозяева этой палатки были закадычными друзьями и на всю батарею славились своей хозяйственностью и запасливостью. Ефрейтор Биденко, «костистый великан», был донбасским шахтёром. Ефрейтор Горбунов, «гладкий, упитанный и круглолицый» богатырь, до войны работал лесорубом в Забайкалье. Оба великана искренне полюбили мальчика и стали называть его пастушонком.

Велико же было разочарование Вани, когда он узнал о решении капитана! Отвезти мальчика в детский приёмник поручили Биденко, который считался самым опытным разведчиком на батарее. Биденко отсутствовал сутки, в течение которых линия фронта переместилась далеко на запад. В новый блиндаж, который заняли разведчики, ефрейтор явился хмурый и молчаливый. После многочисленных расспросов он признался, что Ваня от него убежал. Подробности этого «беспримерного» побега стали известны только через некоторое время.

В первый раз Ваня сбежал от ефрейтора, на полном ходу «сиганув» через высокий борт грузовика. Биденко нашёл мальчика только к вечеру. Ваня не бегал от ефрейтора по лесу, а просто забрался на высокое дерево. Так бы разведчик и не нашёл мальчика, если бы букварь из Ваниной рваной торбы не упал прямо ему на голову. Биденко поймал очередную попутку. Сев в грузовик, разведчик привязал к руке мальчика верёвку, а ругой ее конец крепко зажал в кулаке. Время от времени Биденко просыпался и подёргивал за верёвку, но мальчик крепко спал и не откликался. Уже под утро выяснилось, что верёвка была привязана не к руке Вани, а к сапогу толстой, пожилой женщины — военного хирурга, которая тоже ехала в грузовике.

Ваня же двое суток бродил «по каким-то неизвестным ему, новым военным дорогам и частям, по сожжённым деревням» в поисках заветной палатки разведчиков. То, что его отослали в тыл, казалось мальчику недоразумением, которое легко уладить, достаточно найти того самого капитана Енакиева. И нашёл. Не ведая, что говорит с самим капитаном, мальчик рассказал ему, как сбежал от Биденко, и пожаловался, что строгий командир Енакиев не хочет принимать его в «сыновья». Капитан и привёз мальчика обратно к разведчикам. «Так судьба Вани трижды волшебно обернулась за столь короткое время».

Мальчик поселился у разведчиков. Вскоре Биденко и Горбункову дали задание: перед боем разведать расположение немецких резервов и найти хорошие позиции для огневых взводов. Без ведома капитана, разведчики решили взять с собой Ваню, благо обмундирования он ещё не получил, и все ещё напоминал пастушонка. Ваня хорошо знал эту местность и должен был послужить проводником, однако не прошло и нескольких часов, как мальчик пропал. Ваня решил проявить инициативу, и сам отметил мосты и броды небольшой реки. Карту он рисовал в своём старом букваре. За этим занятием его и поймали немцы. Горбунов отправил товарища в часть, а сам остался выручать пастушонка. Узнав о таком самоуправстве, капитан Енакиев в бешенстве грозился отдать разведчиков под трибунал и собирался отправить на выручку Ване целый отряд. Плохо бы пришлось мальчику, если бы наши войска не начали наступление. Спешно отступая, немцы забыли о юном шпионе, и Ваня снова попал к своим.

После этого происшествия Ваню вымыли в бане, подстригли, выдали обмундирование и «поставили на полное довольствие». «У Вани была счастливая способность нравиться людям с первого взгляда». Попал по обаяние мальчика и капитан Енакиев. Разведчики любили Ваню слишком «весело», а в душе капитана мальчик пробудил более глубокие чувства — он напоминал Енакиеву его погибшего сына. Капитан решил «заняться Ваней Солнцевым вплотную» и назначил мальчика своим связным. «Со свойственной ему основательностью капитан Енакиев составил план воспитания» Вани. Прежде всего, мальчик должен был «постепенно выполнять обязанности всех номеров орудийного расчёта». Для этого Ваню приставили запасным номером к первому орудию первого взвода.

Орудийцы уже все знали о мальчике и охотно приняли его в свою тесную семью. Этот орудийный расчёт был знаменит не только самым лучшим в дивизии баянистом, но и искуснейшим наводчиком Ковалевым, Героем Советского Союза. Именно от наводчика Ваня узнал, что наши войска подошли к границе Германии.

Между тем дивизия Енакиева готовилась к бою. Их должна была поддержать пехотная дивизия, однако Енакиеву что-то не нравилось в планах его приятеля, капитана пехоты. У немцев могли оказаться запасные части, но это было не доказано, поэтому Енакииев принял этот план. Перед боем капитан навестил первое орудие и признался старому наводчику, что собирается официально усыновить Ваню Солнцева.

Предчувствия не обманули капитана Енакиева. У немцев действительно оказались свежие силы, с помощью которых они окружили пехотные части. Капитан приказал первому взводу своей батареи передвинуться вперёд и прикрыть фланги пехоты. После он вспомнил, что именно в этом взводе находится Ваня, но приказ отменять не стал. Вскоре капитан и сам присоединился к расчёту первого орудия, которое оказалось в самом эпицентре боя. Немцы отступали, и первое орудие перемещалось все дальше. Неожиданно в бой вступили немецкие танки. Тут капитан Енакиев и вспомнил о Ване. Он попытался отослать мальчика в тыл, но тот наотрез отказался. Тогда капитан пошёл на хитрость. Он что-то написал на клочке бумаги, вложил записку в конверт и велел Ване отнести послание начальнику штаба, на командный пункт дивизиона.

Доставив пакет, Ваня вернулся назад. Он не знал, что все уже кончено — немцы продолжали наседать, и капитан Енакиев «вызвал огонь батарей дивизиона на себя». Погиб весь расчёт первого орудия, в том числе и капитан. Перед гибелью Енакиев успел написать письмо, в котором прощался со всей батареей, и просил похоронить себя в родной земле. Попросил он озаботиться и о Ване, сделать из него хорошего солдата и достойного офицера.

Просьбы Енакиева выполнили. После торжественных похорон ефрейтор Биденко отвёз Ваню Солнцева на учёбу в суворовское училище одного старинного русского города.

Осенью разведчики шли через лес и нашли Ваню Солнцева, который спал в окопе. Мальчика принесли в артиллерийскую батарею, которая было под командованием капитана Енакиева. Родители Вани погибли: отец погиб на фронте, а мать расстреляли немцы за отказ отдать корову. Сестра и бабушка умерли от голода, а мальчика поймали жандармы и отвели в детский изолятор, откуда он сбежал через два года. Ваня Солнцев сказал разведчикам, что ему 12 лет, и он шел к нашим через линию фронта. Мальчик напомнил капитану Енакиеву его погибшую в авиакастрофе семью, поэтому решил отправить Ваню в тыл.

Тем временем найденыша накормили и прозвали пастушонком, а когда ему сообщили о решении Енакиева, сильно расстроился. По дороге в детский приемник Ваня сбежал от ефрейтора Биденко, вначале выпрыгнув на ходу из грузовика, а когда его обнаружили на дереве и привязали за руку, то незаметно ночью перевязал веревку и вновь исчез. Желая возвратиться в батарею, мальчик наткнулся на капитана, и не зная, с кем разговаривает, пожаловался на несправедливое решение Енакиева. Так Ваня стал жить с разведчиками. Однажды Ваню взяли на задание разведать местность, но ему захотелось отметиться, поэтому он сбежал и был пойман немцами за рисованием карты. В это время началось наступление войск, и мальчика поспешно оставили. Ваню все полюбили, особенно капитан, который видел в нем погибшего сына, поэтому назначил его связным, чтобы иметь возможность его воспитывать.

Дивизия готовилась к бою, Енакиеву не нравились планы пехоты, которые были предоставлены им в подмогу, поскольку отсутствовала дополнительная информация о запасных частях противника. Перед атакой капитан сообщил старому наводчику Ковалеву о своем решении усыновить Ваню. Енакиев не зря опасался, у немцев действительно был резерв, с помощью которого они взяли в окружение пехотную дивизию. Капитан приказал идти на помощь своему первому взводу и поздно вспомнил, что там находился Ваня. Енакиев также принял участие в бое.

Когда немцы применили танки, капитан безуспешно пытался отправить мальчика в тыл. Тогда Енакиев придумал Ване как бы важное задание – отнести конверт с сообщением на командный пункт дивизиона. За время отсутствия мальчика капитан вызвал на себя весь огонь, поэтому погиб вместе со всеми солдатами первого орудия. Перед смертью он написал записку, в которой простился со своей батареей, попросил похоронить на родине и заботиться о Ване, сделав из него хорошего военнослужащего.

Желание капитана было исполнено. После похорон Ваня Солнцев был отвезен в один город, где учился в суворовском училище.

Далее повесть «Сын полка», краткое содержание которой здесь приводится, рассказывает о том, как решалась судьба Вани Солнцева, найденного нашими солдатами. Как дальше рассказывает повесть «Сын полка», краткое содержание который вы читаете, Ваня во что бы то ни стало решил вернуться к полюбившимся ему Биденко и Горбунову. Во время своих поисков он встретил «удивительного, прекрасного мальчика» — сына кавалерийского полка, который предположил, что пастушок просто не приглянулся бойцам. Сын полка» же подробно описывает, как становился мальчик дисциплинированным бойцом и толковым помощником командира. О том, как мальчик взрослел и учился дальше, не рассказывает в повести «Сын полка» Катаев.

Катаев. Краткие содержания произведений

Перед гибелью мужчина успел нацарапать записку, в которой он просил похоронить его на советской земле и определить мальчика в офицеры. Разведчики все вместе собрали сына полка Ваню Солнцева в путь, отдали ему на память погоны погибшего капитана и отвезли в училище. Автор в своём произведении показал настоящих, живых людей, попавших в мясорубку Великой Отечественной войны, но сумевших остаться людьми.

Сама история несколько отличается от сценария. Статья «Мильон терзаний» И.А. Гончарова представляет из себя критический обзор сразу несколько произведений.

Автором повести «Сын полка» является Валентин Катаев, он написал ее в военное время, в 1944-м году. За эту книгу автор был удостоен Сталинской премии. Командира тронула судьба мальчика, он завещает заботится о нем и сделать из мальчика настоящего офицера. Ваня круглый сирота, на войне погибли все его родственники. Ваня попадает в лагерь разведчиков, где его воспитывает капитан Енакиев. Книга о судьбе простого крестьянского мальчишки-сироты Вани Солнцева, которого находит группа советских разведчиков.

А также стимулирует к прочтению полной версии этой замечательной повести. Действие повести происходит во время ВОВ. Главный герой произведения – парнишка по имени Ваня Солнцев. Ему 12 лет. Отец его сложил голову на фронте, а мать погибла от рук немцев во время оккупации. Несколько раз Енакиев пытался отправить приблудившегося мальчишку подальше от линии фронта, но Ваня упорно рвался назад и возвращался. Здесь повесть подходит к концу. Дальнейшая судьба Вани Солнцева остается «за кадром».

Ваня два дня ходил по лесу в поисках артиллерийской батареи. И как раз капитана он и встретил, правда, не зная, что это и есть Енакиев. Он рассказал ему о том, как его нашли разведчики и как он сбежал от Биденко. Они взяли с собой Ваню, так как он еще не получил военной формы и очень был похож на маленького пастушка.

Ответы и объяснения

Рассказывая о своей беде первому встречному командиру, он даже не подозревает, что внимательно выслушивавший его человек и есть его обидчик. Ваня начистоту рассказывает неизвестному начальнику о своих побегах от ефрейтора, чем вызывает неприкрытое удивление и смех капитана. Тем более, что хорошее знание местности, ответственность и стремление участвовать в боевых действиях — качества, необходимые в этом деле. Не предупредив капитана, они отправились на задание. Немея от счастья, пастушок выслушивает распоряжение о принятии в батальон связным. Наводчик Ковалев, опытный воин, для которого армия была родным домом, объяснял ему тонкости в обращении с пушкой.

В. П. Катаев написал свою повесть «Сын полка» в 1944 году. Около 70 лет прошло с тех пор, но мы с гордостью вспоминаем нашу великую победу. В книге раскрывается характер юного героя, на долю кото­рого выпало так много горя. Мы видим, как нуждается он в любви и заботе, как привязывается к бойцам. И Ваню поставили на полное довольствие, он стал сыном пол­ка.

Ваню Солнцева нашли разведчики, возвращавшиеся с задания через сырой осенний лес. Они услышали «странный, тихий, ни на что не похожий прерывистый звук», пошли на него и набрели на неглубокий окопчик. Мальчик плакал во сне. Именно эти звуки и привлекли внимание разведчиков. Велико же было разочарование Вани, когда он узнал о решении капитана! Биденко и Горбунов пообещали Ване зачислить его «на все виды довольствия» и обучить военному делу, но сначала им нужно получить приказ о зачислении от капитана Енакиева.

Повесть «Сын полка» вернет тебя, юный читатель, к трудным, но героическим событиям военных лет, о которых ты знаешь лишь по учебникам и рассказам старших. Он пускал в ход то красный карандаш, то резинку и в то же время быстро искоса взглядывал в лицо Енакиеву, как бы говоря: «Ну, что же ты, друг милый, тянешь? Непременно хотел этим гвоздем какого-нибудь фрица убить. А еще в сумке у него мы нашли букварь. Просто Ваня,- с веселой готовностью ответил сержант Егоров, и его лицо расплылось в широкую, добрую улыбку.- И фамилия такая подходящая: Ваня Солнцев. Ну, это мы еще посмотрим,- сухо сказал капитан Енакиев.- Приказываю отправить его в тыл. Нечего ему здесь болтаться. Воспитанный в степенной крестьянской семье, Ваня Солнцев прекрасно знал, что он ест крайне неприлично. На этот вопрос Ваня даже не мог толково ответить. Ваня переводил синие испуганные глаза с одного великана на другого, стараясь по выражению их лиц понять, хорошо ли для нас то, что делается, или плохо. Но понять не мог. А спросить не решался.

Разведчики не знали, что пока Ваня узнавал дорогу, он параллельно с помощью компаса делал зарисовки на полях букваря – пытался снять план местности.

Повесть рассказывает о «подлинной» истории небольшого города Глупов.

Для того, чтобы не забыть грамоту, мальчишка носил потрепавшийся букварь. Узнав об этом, мальчик сильно расстроился и разочаровался, ведь ему было хорошо с ребятами, да и солдаты полюбили «пастушонка». Предстоял тяжелый бой, и капитана мучили сомнения относительно правильности выбранного плана. Все действительно пошло наперекосяк: наши ребята оказались окружены вражескими силами.

Первые дни мальчик очень скучал по своим друзьям-разведчикам.

Так судьба Вани трижды волшебно обернулась за столь короткое время». За этим занятием его и поймали немцы. Горбунов отправил товарища в часть, а сам остался выручать пастушонка. Аудиокнига «Сын полка». Между тем дивизия Енакиева готовилась к бою. Их должна была поддержать пехотная дивизия, однако Енакиеву что-то не нравилось в планах его приятеля, капитана пехоты. Предчувствия не обманули капитана Енакиева. После торжественных похорон ефрейтор Биденко отвёз Ваню Солнцева на учёбу в суворовское училище одного старинного русского города.

Чтобы освободить сына полка Енакиев отправляет взвод солдат. Маленькому сыну полка выдают солдатскую форму, и он начинает помогать на батарее. Возвращение назад стало горьким для Вани. Енакиев вызвал огонь на себя, чтобы обеспечить продвижение наших частей. Все, кто был на батарее, погибли.

Ребенок, живший при военном подразделении, назывался сыном полка, он мог быть поставлен на довольствие, но мог содержаться и за счет основного армейского состава. Еще в восемнадцатом веке к каждой части войска был прикомандирован мальчишка-барабанщик, а на военном корабле существовал институт юнг, уходивший корнями еще во времена гардемаринов. Из-за света фонарика под пристальными взглядами разведчиков мальчик проснулся, но, узнав советскую форму и русские лица, потерял сознание. Найденыш назвался Ваней Солнцевым, просил оставить его в батарее и научить разведке. Ваня почувствовал, что у него могла бы быть подобная судьба, если бы не вредный капитан Енакиев, на которого нужно пожаловаться.